Я открыл бутылку с джином, но, понюхав ее, отодвинул в сторону. Открыл ром и смешал его с водкой. Получилась достаточно тошнотворная смесь, но я залпом выпил. И почувствовал, что начинаю оттаивать. Пододвинул к себе рукопись Васина, и словно электрическим током ударило меня по пальцам от страниц записок.
Голова была уже пустой и ясной. И в голове, совсем не тронутой хмелем, как восклицательный знак, висела единственная версия: «бомба»!
Таня грозилась мне по телефону, что у нее будет «бомба»; не просто компрометирующие документы, угроза для многих высокопоставленных лиц, а бомба! И как в воду глядела!
Убрали не Гусева, а Таню! Не Гусева, а Таню… Убрали мою Таню, а я сижу и напиваюсь…
Я выпил еще немного, по-прежнему хмель не брал. Я раскрыл рукопись Васина на том месте, где закончил читать. Нет, совсем не потому, что вдруг стал надеяться отыскать в записках ответ на вопрос: кому это убийство было нужно. Я хотел интуитивно нащупать в рукописи хотя бы намек на ответ: какие именно документы должна была получить Татьяна.
«Стоп, Турецкий! Вспомни, что самая первая версия обычно бывает самой ошибочной, — стал мысленно убеждать себя. — Это твои чувства, Турецкий, вдруг прорвались. Соберись, следователь, и внимательно проанализируй каждую запятую в писанине полковника, наверняка найдешь там лишь описание не существующих в действительности подвигов этого Васина. И смерть главного редактора вдруг окажется такой прозаической, если, конечно, следствие дадут довести до конца, что ты, Турецкий, будешь беспредельно удивлен! Например… Например, киллеры могли просто перепутать „мерседес“, заложив взрывчатку под сиденьем не в том автомобиле. Или… О, кажется, алкоголь уже побежал по жилам!»
Я раскрыл «Записки полковника Васина»…
…Охранники с «узи» наперевес препроводили меня в комнату, где меня содержали. Окно комнаты было перекрыто массивной решеткой. Тут же прикатили тележку с горячим ароматным пловом, банками холодного пива — отличного голландского баночного пива, и горкой фруктов. Обслуживание было просто великолепное. Тележку прикатили двое восточных товарищей в длинных, почти до пят, полосатых халатах. На все мои попытки заговорить с ними они отрицательно и хмуро качали головами, мол, не понимают по-английски…
Уже давно отзвучал вечерний намаз, а за мной все никто не приходил. Я лежал на жесткой длинной тахте и не мог уснуть, смотрел в окно, в черную звездную пакистанскую ночь. Где-то далеко едва слышно выли собаки. В вышине тихо шелестел эвкалипт, растущий во дворе. За дверью по коридору едва слышно бродили охранники. Я потянул носом воздух, определенно из-за двери в комнату просачивался сладковатый запах анаши. Я вдруг почувствовал, что навалилась страшная усталость после этих многочасовых допросов. К тому же этот сладковатый запах… Голова словно поплыла куда-то, мне стало вдруг легко и спокойно, и уже в самый последний момент, засыпая, я отметил, что сейчас провалюсь в сон. И уснул.
