Когда грабители описали, какой дневник они собирались искать в квартире, Толмачев изумился. Речь шла о коричневой тетрадке большого формата, куда он иногда выписывал некоторые цитатки из реферативных химических журналов в научно-технической публичке на Кузнецком мосту. Ничего ведь целенаправленно не срисовывал. Только для общего кругозора, чтобы от прогресса не отставать. Младший научный сотрудник с дипломом химика-технолога имеет полное право расширять кругозор. Только никто не давал права хмырю в светлой тачке совать нос в чужие тетрадки…
— …в шестьдесят девятом, как раз после землетрясения, — продолжал бубнить рядом носатый, — «Пахтакор» ихний проиграл с крупным счетом. Чуть ли не «Спартаку». Местные и оборзели. Начали русских обижать. Там все были русские — и хохлы, и евреи… Ну, мы на другой день, аккурат в обед, пошли по городу. Как увидим тюбетейку — трах! И в арык. Пусть охолонет. Что вы думаете? Больше никаких выступлений. Одна интернациональная дружба.
— Да, холодный арык сильно укрепляет уважение, — заметил Толмачев, знаком попросив Юрика налить еще.
— Очень сильно, — покивал носатый. — Никаких больше выступлений. Представляете? А теперь армию раздевают. Армию! Я согласен — можно прижать к ногтю меня, делового. Переморщусь и в Польшу свалю. Там не хуже. Но — армию! Матка боска…
— А что вы в Ташкенте делали? — спросил Толмачев.
— Химичил, — сказал носатый. — Доматывал без конвоя первый срок, героическим трудом смывал вину перед народом.
Он допил рюмку, положил на стойку несколько смятых долларовых бумажек:
— Хватит, хозяин?
— Вполне! — Юрик смел бумажки в ящик под стойкой. — Заходите, всегда рады.
— Обязательно, — поднялся носатый. — Оревуар, мужики…
И поплелся к выходу, безуспешно пытаясь стянуть на пузе узкую курточку на молниях и заклепках.
— Закрываться, что ли? — вздохнул Юрик, посмотрев на часы. — Больше никого не будет, погода не в кайф. Налить?
— Достаточно на сегодня, — сказал Толмачев.
— Угощаю, — сказал Юрик, лихо булькая в две рюмки. — Японский виски. Вчера ящик привезли.
— Ну, если японский… — заколебался Толмачев.
Выпить не успели. Дверь с рыком распахнулась, и в бар ввалилась шумная компания — длинноволосые молодые люди, обряженные в тщательно продуманную рвань, девушки в блеклых балахонистых плащах и старичок с тугими яблочными щечками, в безупречной жемчужной тройке. Молодежь еще, видать, только разгуливалась, в полный торчок входила, а старичку уже было море по колено. Он с порога полез ко всем целоваться — с Юриком, с Толмачевым и «голубых» не пропустил.
