Так и теперь он пришел к театру, чтобы пройтись вместе с Лелей, и увидел, как она выходит из подъезда в сопровождении величественно опирающегося на свою дубину Кастровского.
Они пошли втроем. Леля сразу спросила:
- Ну, как жизнь, Илюша? Коротка?
- Коротковата! - охотно отозвался он на привычную шутку. - Живем-то небось один раз!
- Ирония судьбы! - вздохнула Леля, и они оба с Нисветаевым расхохотались.
- Что? О чем вы говорите? - подозрительно допытывался Кастровский.
- Был у нас один знакомый, это мы про него! - смеялась Леля.
Денис Кириллович встретил их в палисаднике. Повязанный женским передником, он, сидя на низенькой скамеечке, полол грядку моркови.
- Пожалуйста, заходите все, не стесняйтесь, - радушно сказал он. - Мы привыкли, что к нам заходят незнакомые, это ничего, мы очень рады. Я сейчас поставлю самовар!
Старая учительница согласилась поиграть на пианино. Все слушали: Кастровский, полузакрыв глаза, иногда дирижируя двумя пальцами, Нисветаев, терпеливо борясь со скукой, а Леля, поглощенная слушанием, чувствовала себя так, точно вплывала в необозримый океан звуков, изумляясь и почти пугаясь его волнующей, властной силы.
За чаем, среди общей болтовни, Нисветаев, с удивлением узнав, что Колзаков квартировал в этом доме, сейчас же бросился с жаром рассказывать всю историю с танком. Только досказав все до конца, он заметил, что старики ее давно знают.
- Это я рассказала, - объяснила Леля.
- Правда, замечательно? - добавила учительница. - Мы уже обсуждали это с Лелей. Вы знаете, ведь это Колзаков нас и познакомил.
"Ах, вот оно что!" - подумал Нисветаев. Он понимающе и горько усмехнулся, опустив глаза.
- Ты что? - спросила его Леля, когда они уходили.
Не отвечая, Нисветаев положил руку ей на плечо и на минуту тихонько сжал.
Ночи, дни, опять ночи. Часто трудно вспомнить, что было вчера, что неделю назад, что произошло раньше, что позже.
В парке перестала по вечерам играть музыка - оркестр ушел на фронт. Ушла инженерная рота, армейский эскадрон конной разведки, разношерстная хозкоманда.
Все штабные работники занимались военной подготовкой на пустыре, учились делать перебежки, и Леля, поборов ужас, к собственному удивлению, научилась стрелять из тяжелого французского пулемета "Шош", палившего крупными патронами с оглушительным грохотом.
Город пустел. Участились поджоги. Точно сами собой на стенах возникали белогвардейские листовки, написанные отрывистыми командными фразами приказов, с подписью: генерал-лейтенант Сластенин.
