Детство и юность Саши прошли в районе Смоленской, в большом сталинском доме, в типовой двухкомнатной квартире. Отец — мелкий служащий, мать — учительница. Советская скудость жизни, вечная нехватка денег.
Когда я приходил к ним домой, они всегда приглашали за стол. Ели тогда даже по советским меркам перенасыщенную холестерином пищу. На стол ставили громадную миску пельменей, в которую заливали две банки майонеза, обильно перчили и солили.
Мать Саши была полной, нервной женщиной. Отец Саши женился на ней, несмотря на то что она была дочь политзаключенного, и это поломало ему карьеру. Его, фронтовика, не взяли на хорошую работу и направили в жалкую маленькую контору, где он угас как личность.
Я помню фотографии в комнате Саши, в которых отразилось убогое советское детство 50-х годов: стоят дети послевоенных лет — в белых панамках, чулочках на резинках, сандалиях и с флажками в руках. Такие же стандартные фото — из его школьно-пионерской жизни.
Битлы вошли в его жизнь, выражаясь словами Добролюбова, как луч света в темное царство. Он услышал у местного фарцовщика на Смоленской Love me do. И тут же подхватил песню на английском, без акцента.
Фантазия у Саши была исключительной во всем: он расстелил в своей маленькой комнате шкуру медведя, ввинтил красную лампу из домашней фотолаборатории, развесил портреты Битлов по стенам и поставил магнитофонную приставку «Нота-2».
На стенах покачивались красноватые тени, на полу лежал, оскалив клыки, бурый медведь, а он целовался с девушками, курил сигарету за сигаретой и как бы растворялся в своих мирах.
Весь 71-й год, не считая моей командировки в Асуан, мы жили в соседних домах для хабиров: Саша — в Наср-сити, 3, а я — в Наср-сити, 6. Он ездил каждый день с майором Зябловым на Суэцкий канал, а я — в штаб ПВО «Гюши», что на горе Мукаттам.
По вечерам он декламировал стихи на английском и мечтал о Тане, которая осталась главной любовью его жизни.
Мы как-то решили — больше о Советском Союзе не говорить. Эта тема была неинтересна. Говорили только о личном и об искусстве.
Советская система находилась в другом измерении, с комсомольцами, генсеками и пятилетними планами. Свобода была внутри нас.
Саше было наплевать, кто правит нами — Брежнев, Устинов или Гришин. Он глядел на все это каким-то буддийским, нереальным взглядом. Для него главное было — музыка Битлов, девушка Таня с серыми глазами и маленькой грудью, стакан портвейна, после которого он мог глубоко затянуться сигаретой, выпустить кольцо дыма и сказать:
