— Нашли причину поломки?
— Да их тут, наверное, добрая дюжина.
— Если вы не сумеете починить приемник, дело может принять серьезный оборот.
— Для чего вы говорите мне об этом? Может быть, вы воображаете, что я сам не могу этого понять?
Сердитый тон Лаланда раздражает плантатора, и он ворчит:
— С вами говорят вежливо, могли бы отвечать тем же.
Нервы Лаланда не выдерживают. Он срывается в крике:
— Я говорю так, как мне нравится. Если вас это не устраивает, можете убираться. Я не приглашал вас в гости, вы сами расположились у меня. Для ремонта приемника вы мне не нужны. Какой толк в том, что вы здесь торчите!
Дорзит замахивается красным жирным кулаком. Ван Рильст хватает его за руки прежде, чем тот успевает нанести удар. Инженер видел, как Дорзит подскочил к нему, но даже не пытается защищаться.
— Оставь его в покое, — говорит Ван Рильст. — Ты же видишь, что у него лихорадка. Он не понимает, что говорит.
Этьен тоже решил вмешаться:
— Не глупите, чего ради вы затеваете драку?
Обрадовавшись жертве, на которой можно сорвать свой гнев, Дорзит обрушивается на негра:
— Заткни глотку, макака. Тебя не спрашивают. Здесь белые решают свои дела, понятно? Если люди одной породы хотят драться, они и дерутся. А обезьянам нечего вмешиваться! Их это не касается.
Инженер уже взял себя в руки. Он недоволен собой и сожалеет о своей опрометчивости: до сих пор ему так хорошо удавалось скрывать свои чувства. В недружелюбном взгляде, который он бросает на Дорзита, сквозит страх, не нажил ли он себе могущественного врага? За двадцать пять лет, прожитых им в джунглях, плантатор сумел завязать многочисленные связи в правлении компании. Плохой отзыв написать недолго. Господа, живущие в Брюсселе, расположившиеся в комфортабельных кабинетах с искусственным климатом и со старинной мебелью, окруженные разодетыми секретаршами, всегда склонны строго судить тех, кого они посылают подыхать под солнцем тропиков. Одно ехидное слово, вскользь брошенное в подходящий момент, может вас лишить вознаграждения за тридцать месяцев тропического зноя, лихорадки и москитов. Лаланд протягивает руку Дорзиту.
— Простите меня, я не хотел вас оскорбить.
Дорзит молча пожимает руку.
— Все мы раздражены, — заключает Ван Рильст. — Самое главное — поскорее установить связь с кораблем.
2 часа 25 минут (по Гринвичу)
на борту «Марии Соренсен»
Ларсену надоело посылать сигналы в пустоту, он отходит от стола. Снова «Мария Соренсен» отрезана от всего мира.
