Но капитан уже взял себя в руки:
— Ну ладно, отправляйся...
Пошатываясь, матрос выходит из каюты. Рыбаки расступаются, пропуская его, провожают взглядом до барака.
В это время Олаф с тревогой спрашивает в микрофон:
— Чем они заболели?
По звеньям цепочки бежит ответ доктора Мерсье:
— Я не могу поставить диагноз, пока у меня нет окончательных результатов опыта с котом.
Кот начинает ходить по каюте.
0 часов 55 минут (по Гринвичу) в Неаполе
Чтобы прогнать скуку, комиссар, дон Доменико и оба полицейских затеяли игру в карты.
— Интересно, чем же они больны? — задумчиво произносит дон Доменико.
— Во всяком случае, — говорит радиотехник, — не хотел бы я очутиться в их шкуре.
— Ну что же — играем или будем болтать? — недовольно ворчит комиссар.
В течение некоторого времени слышно только хлопанье карт о стол и возгласы игроков.
Входит Кармела, в руках у нее поднос. Ей хорошо известны обязанности хозяйки дома.
— Чашечку кофе, комиссар?
Ипполито смотрит ей прямо в глаза. Но ничего не может прочесть в них, кроме чистоты и наивности. Ему так и хочется запустить в Кармелу чашкой. Но он понимает, что это ни к чему не приведет. Он берет чашку с ворчанием, которое можно принять за благодарность. Себе же дает слово, что когда-нибудь встретится с Кармелой, чтобы воздать ей сторицей. Достаточно повидал он на своем веку подобных девушек, ему-то хорошо известно, чем кончит та, что стоит перед ним, уж в этом-то он не сомневается.
Но пока Кармела не кажется обеспокоенной своим будущим. Она подходит к отцу, наклоняется. При этом обозначаются округлости, на которые полицейские искоса поглядывают.
Неожиданно в приемнике слышится голос Лаланда:
— С корабля передают: кот проявляет признаки беспокойства.
Техник переходит на передачу и говорит:
— Сообщение принято.
Потом вызывает:
— Алло, Париж... алло, Париж... Вы меня слышите? Перехожу на прием.
Корбье отвечает:
— Сообщение принято. Прием.
— С корабля передают: кот проявляет признаки беспокойства.
1 час (по Гринвичу) в Париже
Доктор Мерсье что-то записывает.
Лоретта читает, перегнувшись через его плечо. Он резко оборачивается, и Лоретта заливается краской, словно ее застали за каким-то непристойным занятием, словно она себя выдала: ей кажется — доктор понял, что, наклоняясь к нему, она повиновалась непреодолимому желанию физически приблизиться к мужчине, коснуться его.
— Это опасно? — спрашивает она, чтобы оправиться от смущения.
Он не отвечает. Только она одна почувствовала, что произошло. Ги не взглянул на нее. Он даже не слышал ее вопроса; все его мысли сосредоточены сейчас на одном — сформулировать диагноз. Он ни на минуту не забывает о тяжелой ответственности, лежащей на нем. Лоретта испытывает чувство ненависти к неизвестным, отнимающим у нее внимание Ги, но уже через минуту она с восхищением наблюдает за ним, когда он, подойдя к микрофону, приказывает связным передать по цепи подробные точные вопросы, которые он только что набросал на клочке бумаги.
