Дайте подумать, и я пойму.
Да, ну конечно! Вот оно: тем, у кого в голове гнездятся птицы, не нужно особо стараться. Это птицы, перелетая из одного человека в другого, рождают в них будущий плод.
И с нами так произошло.
Но где дом того человека, я не помню, потому что очнулась уже не там, а в больнице.
Глава 38. Из дневника Молли
Меня зовут Молли Уиппер, и я толстая негритянка, которая не пролезает в двери.
Где бы я ни появлялась, сразу раздаются крики, всегда одни и те же: «Эй, ты, мерзкая уродина! Убирайся отсюда! Шевели скорее своей жирной жопой!»
Я не обижаюсь – я давно уже привыкла.
Было время, когда я пыталась рассмотреть себя в зеркало (кстати, в зеркала я тоже не влезаю, и, чтобы поместиться полностью даже в самом большом из них, я должна отойти подальше) и понять, почему я так не нравлюсь людям.
Так и не поняла.
Я знаю, что я вся черная и складчатая – но разве это главное?
Давно уже я говорю по-английски и ношу английское имя, но когда-то я говорила по-французски, пока американские благотворители не вывезли меня из Руанды в Америку.
А по рождению я тутси. Когда-то нас было очень много, но почти всех нас убили, распотрошили, разрезали на куски.
Мою маму убили, и папу, и трех братиков, и сестричку.
А меня спасли добрые американцы: они кормили меня, покупали сарафаны и шорты, научили читать и пользоваться компьютером.
Если вы зайдете в гугл и поищите информацию о моей стране, вы прочтете, что уничтожение моего народа осуществлялось в пять раз быстрее, чем уничтожение евреев в гитлеровских концлагерях.
Но когда я рассказываю об этом людям, они говорят, что я сумасшедшая. И чтобы я убиралась. Чтобы быстрее шевелила своей черной жирной жопой.
Они думают, что мне от этого больно. Смешные, они понятия не имеют о том, что такое настоящая боль.
Когда моей маленькой сестре отрубали руки и ноги – вот ей тогда было больно.
А мне – ничего: я толстокожая, и моя жирная жопа не особо чувствительна к насмешкам.
Почему я такая толстая, я не знаю: остальные тутси, как мне помнится, были стройными.
Наверное, это потому, что я много пережила, и моя горечь осела в моих костях. И в мясе, и подкожном жире. Ем-то я не так уж и много, но много воспоминаний ношу с собой. Они и заставляют меня расползаться.
Иногда мне кажется, что если бы меня выслушали, если бы я могла пересказать то, что придавливает меня к земле невероятной тяжестью, если бы вся моя боль просочилась сквозь поры моей черной кожи и оросила траву, я бы похудела.
