А извлечь номер из моего телефона было невозможно из-за заклинившего на джунглях экрана.
Стало очевидно, что я не найду его, моего человека. Что я его потеряю. Причем – и это тоже почему-то было очевидным – навсегда.
И тут толпа, наконец, обнажила скрытый доселе мотив своего разрастания на площади.
Площадь оказалась площадью перед большим концертным залом, вокруг которого все засияло сверкающей рекламой сегодняшнего спектакля.
Должны были разыгрывать мюзикл «Ромео и Джульетта» в постановке какого-то супермодного заграничного режиссера.
Спектакль давался только один вечер, что и объясняло ажиотаж, который, кстати, еще пуще разросся, ибо в тот самый момент, когда зажглись огромные, в полдома размером, афиши, к зданию пришвартовались наемные ландо, откуда приветствовал толпу сам режиссер и исполнители главных ролей.
Люди вокруг взбесились. Они царапали друг друга и самих себя и непрестанно восклицали: «Мы любим тебя! Мы любим вас!»
Под эту мантру я осознала, что моя собственная любовь погибла на этой площади. И что больше никогда мне не найти моего человека.
И это оказалось так страшно, что я проснулась с криком и в слезах. И с царапинами на правом предплечье.
Царапины были как будто свидетельством свирепства толпы из сна. Но все-таки я признаю, что, должно быть, расцарапала себя сама.
И было мне очень грустно. И ужасно хотелось найти того, кто сгинул на площади. Потому что, почудилось мне, он должен существовать и где-то в реальности.
Да уж не он ли отец моего будущего ребенка?
Глава 26. О Гоголе
Я вот все думаю: что за странные сны мне снятся? Откуда они берутся и зачем приходят ко мне?
Сны вообще-то всегда казались мне чем-то нелепым и страшным. Хорошо еще, если они хорошие. Но обычно все больше плохие. А даже если и хорошие – все равно: зачем дразнить, зачем обещать то, чего нет и не может быть в реальной жизни?
И что вообще за манера – заявиться к спящему человеку и лишить его положенного ему отдыха, взбудоражить, смутить, замучить? А потом еще и заставить проснуться, резко, невовремя, с криком и слезами. И чтобы потом уже весь день, а то и следующий, и вся цепочка дней за ними были безнадежно испорчены какой-то наглой химерой, вторгшейся в ночной покой ни в чем не виновного человека, приговоренного какой-то беспощадной силой к принудительному просмотру ненавистных картин.
В общем, не доверяю я снам. Всегда не доверяла, с детства, когда сны были более цветными, но все же по большей части страшными. А в последнее время, когда они становятся все зримее, все плотнее и словно бы вытесняют реальность, вторгаясь на неположенную им территорию, я тем более отношусь к ним с недоверием и опаской.
