— Андрюша, милый, это ты? — кричит Радунская, сразу меня узнавая.
— Верней сказать, мое подобие. Слушай, я выписываюсь. Не в службу, а в дружбу: сходи к моему шефу, попроси у него машину для моей транспортировки домой. Мне с ним говорить неохота. Сделаешь?
— Господи, о чем речь! — кричит она.
— Сколько любовников новых завела? — навожу на извечную тему.
— Ни одного, дурачок.
— Ну и зря. Теряешь время. Я жду внизу в приемном покое или на улице перед входом, — заканчиваю разговор.
* * *
И через полчаса она приезжает в нашей редакционной колымаге. В мини-юбке. В легкой цветастой блузке с короткими рукавами и широким вырезом на груди — полуобнаженная, можно сказать. Длинные ноги, кажется мне, растут у нее сразу из подбородка. В руке у нее букет цветов — кому же это он предназначен, хотел бы я знать?
— Это тебе от всей редакции, — налетает на меня Радунская. Порывисто целует в щеку и только тогда, отступив на шаг, ахает, разглядев мой злодейский облик.
— Что, трудно узнаваем? — улыбаюсь я своими шрамами.
— Господи, что они с тобой сделали!
— А на голове, между прочим, стальная пластинка, — вроде бы горжусь я.
— Да ты что!
— Да. А на ней выгравированы мои инициалы и год рождения.
— Перестань!
— Зачем приехала? Я бы и сам добрался.
— Не твое дело. Я у тебя в квартире приберу. Там, наверно, бардак. — Уу! — стонет голоногая и голорукая Радунская. — Так бы тебе и врезала, не будь ты больным.
— Знаешь, — говорит она уже в машине, на ходу приглядываясь ко мне, — а тебе эти шрамы даже идут. Правда, Костя? — обращается за подтверждением к нашему водиле в маленькой кожаной кепочке.
Он что-то отвечает, но я не слышу. Жадно разглядываю наш Тойохаро, вроде бы преображенный за эти недели, — в буйной зелени берез, рябин, газонов, — словно вернулся из дальнего бесконечного странствия по иным весям, где темно и пустынно.
— Костя, останови у магазина! — командует Радунская.
— А это еще зачем? Я не пью теперь. Завязал я, Вика, навечно.
— Очень хорошо. Рада за тебя. Но с едой ты, надеюсь, не завязал? У тебя дома, наверно, одни тараканы.
И она сообщает то, что я предполагал: редакция выделила мне материальную помощь в размере аж пятьдесят тысяч. Еще мне причитается гонорар плюс больничные, когда сдам бюллетень.
— Ну, как? Неплохо? — радуется за меня Радунская.
Некоторое время я молчу. Курю. Потом слышу свои слова, звучащие как бы со стороны:
— Выгодно, оказывается, быть избитым. И еще:
— Жена звонила, Вика?
— Знаешь, может, и звонила, но я была в бегах все время. При мне не звонила.
