— Что «но»? — вдруг вызверился я. — Хочешь сказать: свобода, бля, свобода? Верно, пишу что хочу. Но раньше меня бы не издали из идеологических соображений, а сейчас я целиком и полностью завишу от какого-то долбаного спонсора! Кто он такой?
— Молодой парень. Делец новой формации. Но в литературе, конечно, не тянет, — вздохнул Перевалов. Снял очки и, близоруко щурясь, стал протирать их платком.
— Вот и спрашивается: за что боролись? Меня из университета поперли за крамолу. Я и сейчас коммуняк ненавижу люто. Но и этих новоявленных нуворишей тоже! Они из иного измерения, а лезут мне в душу. Они духовную жизнь подмяли, не чувствуешь?
— Чувствую, конечно.
— И эти депутаты из парламента — тоже корыстные падлы!
— Согласен. Но…
— Понимаю, что хочешь сказать. Первый этап. Начало. Дальше будет легче. Но у меня маленькая девчонка. Я ее должен кормить сегодня, а не в светлом будущем. А для этого надо ссучиться, пуститься во все тяжкие. Не так?
— Да, выкручиваться надо, — опять вздохнул хозяин кабинета.
— У-у! — застонал я. — Растравил ты меня. Давай скинемся, возьмем еще. Хочу нажраться.
— Давай. Но давай без истерик, ладно? — помаргивая, отвечал редактор Перевалов.
Я вышел из издательства, направляясь в ближайший «комок».
* * *
И поспешно вошел в нашу спальню, где в кроватке плакала моя Маша.
— Ну, что ты? — склонился я над ней. — Что случилось, малышка?
И уже поднимал на руки, целуя в горячий лобик, и уже привычно, склонив к ней лицо и нежно что-то приговаривая, расхаживал туда-сюда по комнате между окном и дверью, мимо тахты и бельевого шкафа, по проверенному пути… Она затихла, опять доверчиво уснула. Я осторожно положил ее в кроватку и вернулся на кухню.
Ольга сидела за кухонным столом и тасовала, раскладывая по кучам купюры разного достоинства, словно раскладывала пасьянс. Губы ее шевелились.
— Это сюда… это сюда… — как в бреду, приговаривала она. Вскинула на меня глаза. — Ну что?
— Температурит еще. Я звонил из автомата в поликлинику. Врач к двенадцати придет.
— Ага. Хорошо. Сколько мы должны Савостиным?
— Пять.
— А Ершовым?
— Три вроде бы.
— А в редакции ты сколько должен?
— Об этом пока забудь. Сам отдам с получки. — Я повалился на табурет рядом с ней. — Ты сразу отложи на дорогу. Тридцать тысяч в один конец.
— Господи, такие деньги за билет… ужас какой-то! Чтоб он пропал, твой Ельцин! — вдруг вспылила Ольга.
— Не пори чушь. Не скули. Не будь бабкой-пенсионершей.
— Но это же грабеж!
— Подумай лучше, что себе купить из одежды. Теща меня не поймет, если приедешь полной оборванкой. Проклянет.
