— За деньгами, представь, ходил. Гляди-ка, сколько притащил. — И, открыв яхнинский «дипломат», стал выкладывать на кухонный стол пачку за пачкой со старательной неспешностью.
Ольга взглянула краем глаза и обомлела. Рот приоткрылся, глаза застыли. Рука с ложкой перестала помешивать в кастрюле.
— Го-осподи… — прошептала она с каким-то ужасом. Я засмеялся: — Что, впечатляет?
— Господи… откуда столько?
— Здесь сто тысяч. Сто штук, как выражается мой кредитор.
— Господи… глазам не верю. Кто он?
— Некий коммерсант. Ты его не знаешь. Кончай варево. Садись. Считай. Планируй.
— Слушай… подожди.. — Она все еще не могла опомниться. — А как отдавать?
— Это не твоя забота. — Я подошел к ней и поцеловал в нежно пульсирующий висок. — Твоя забота, как их со смыслом потратить. Сумеешь?
Моя жена тряхнула головой, словно отгоняя одурь. Страшная радость вдруг промелькнула в ее глазах и на губах.
— Смеешься? — сильным голосом закричала она. — Сумею ли я? Да я их в пять минут могу спустить!
Я прикрыл ей рот ладонью.
— Тише, Машу разбудишь. Как она?
— Ничего, спокойная. Спит.
— А ты как? Температура как?
— Хорошая. Нормальная.
— Молодец. Умеешь выздоравливать. Чаю бы мне крепкого. Этот мой кредитор поиздевался от души. Подонок еще тот.
— И ты терпел, бедный?
— А что оставалось делать?
Она бросила ложку, кинулась ко мне и, крепко обняв, поцеловала в губы. «Люблю», — услышал я ее шепот.
Конечно, тут же заплакала дочь в комнате, словно мгновенно почувствовала, что мы на несколько секунд о ней забыли, оставили ее сиротой… Ольга рванулась было бежать, но я удержал ее со словами «я сам» и поспешил на этот тонкий, жалобный зов.
* * *
«Ламбада», женский, в общем-то, напиток, взяла свое и мне, растренированному, ударила в голову. Но это был не светлый удар, не воспарение, а тяжелое приземление в какой-то дикой глухомани.
— Что за жизнь, Сергей, — прохрипел я, — объясни мне? Можно так жить?
— Да уж, не говори! — откликнулся он с румянцем на впалых щеках. — У меня жена работает, дети, считай, взрослые, и то бедствуем. А тебе каково!
— Я представлял, что при коммуняках был полный мрак. Но теперь новый мрак, новая несвобода. Тогда давили обкомы, райкомы, цензура, а теперь сволочные деньги. Они, суки, не дают мне жить как могу и хочу, понимаешь? Денежная сучья диктатура, согласен?
— Все так, Андрей. Раньше получал свои сто сорок рэ и вроде хватало. Сейчас нужно рвать, манипулировать, что-то придумывать, чтобы выжить. А у меня коммерческие способности нулевые, как и у тебя. Я в эту систему не вписываюсь. Но…
