Я указал на Крепость на противоположной стороне площади:
— Разве вы не там меня разместите?
— О нет, сударь, — тут же возразил он. — Мне приказано отвезти вас совершенно в другое место.
Внезапно я почувствовал неописуемую усталость, словно ко мне самому приложили не один десяток пиявок. Я понял, что совершенно бессмысленно что-либо обсуждать с таким непробиваемым субъектом. И покорно последовал за ним к экипажу, подобно жертвенному агнцу, ведомому на заклание.
Карета медленно тронулась. Из-за свежевыпавшего снега на булыжной мостовой лошади нервничали, да и кучер правил ими как-то неуверенно. Стук колес эхом отзывался от высоких стен темных каменных строений, расположившихся по обе стороны узких улочек, по которым пролегал наш путь. Однако я не обращал никакого внимания на окружавший меня пейзаж. Все мои мысли были обращены к поверенному Рункену. Значит, он не ждал меня. Он не имел ни малейшего представления о том, кто я такой и почему прибыл в город. С какой стати тогда меня направили на встречу с ним? Если не он рекомендовал меня государю, то кто же? Рункен сам признался, что ожидал приезда эмиссара из Берлина. В столице королевства находится управление Тайной полиции. По-видимому, он ожидал какого-то поверенного оттуда, специалиста в политических убийствах. Неопределенность, возникшая из-за поведения Рункена, а также масса так и не прояснившихся вопросов, вызванных теми официальными документами, что мне было позволено прочесть по дороге в Кенигсберг, повергли меня в состояние, близкое к отчаянию. И уж совсем печальным было практически полное отсутствие у меня надежного помощника, которому я мог бы полностью доверять. Сержант Кох — мелкий чиновник, не более чем плохо информированный посыльный, способный лишь на буквальное исполнение приказаний.
Хриплые крики чаек прервали мои размышления. Я отвел штору и выглянул из кареты, и мгновенно мне в нос ударила резкая вонь гниющей рыбы с тошнотворным привкусом водорослей. За узенькой песчаной гранью далеко на север тянулась бесконечная и беспокойная серая морская гладь. Был отлив, и небольшой флот из рыбацких лодок неуклюже выстроился неподалеку; мачты и снасти напоминали лес из острых льдин. Весь берег представлял собой полностью обледеневшую поверхность, за исключением узенького и быстрого водного потока в устье реки. В него, подобно вытянутой руке, врезался черный каменный пирс. К волнолому были пришвартованы высокие трехмачтовики, напоминавшие мертвых китов, которых вот-вот должны втащить на берег. Грузчики с мешками и тюками на спинах сновали вверх и вниз по сходням, а старые подъемники скрипели и кряхтели под тяжестью загружаемых и разгружаемых товаров. За исключением повсеместного присутствия солдат на улицах, я впервые со времени своего приезда в Кенигсберг узрел признаки жизни. Город славился трудолюбием жителей, практичностью и прижимистостью торговцев. Да и неудивительно, ведь это самый обширный порт на всем Балтийском побережье. До определенной степени с ним могли поспорить лишь Гамбург и Данциг, но ни тот ни другой не могли сравниться с Кенигсбергом в общем тоннаже пропускаемых грузов. Как правило, рассказывал Кох, за обычный день десяток кораблей из самых отдаленных уголков земли выстраивался у здешнего пирса, а другой десяток снимался с якоря и уходил в противоположном направлении. Рабочие бегали по дорожкам, соединяющим пакгаузы с причалом, подобно муравьям, несущим зерно в муравейник. Один из тех кораблей, что сейчас предстали моему удивленному взору, приплыл из тропических джунглей Южной Америки с грузом пиявок для армии.
