Батальонный врач составлял заключение о смерти:
«Все четыре конечности сожжены, видны костные культи. Верхняя часть черепа сожжена. Оставшаяся часть туловища сильно обуглена. Из-за высокой степени обугливания дальнейшее обследование невозможно».
Пентагон готовил информационное сообщение о 3267-й жертве войны с американской стороны:
«Министерство обороны объявило сегодня о гибели солдата, который участвовал в операции „Свобода Ираку“».
А Козларич, вернувшись в свой кабинет, говорил по телефону с матерью Каджимата, которая, плача, задала ему вопрос.
— Мгновенно, — ответил он.
Несколько дней спустя Козларич вошел в здание в дальнем углу ПОБ, которое ничем не отличалось от других, кроме слов «Дом молитвы» на взрывозащитной стене. Одно дело оставалось, последнее.
Внутри солдаты готовились к вечерней поминальной службе. На экране слева от алтаря демонстрировалось слайд-шоу, посвященное Каджимату. В центре помещения несколько солдат составляли композицию из его ботинок, автомата М-4 и каски. Звучала печальная, берущая за душу музыка — что-то на волынках, — и Козларич, пока входил и рассаживался взвод Каджимата, слушал ее молча, никак лицом не выражая своих чувств.
В числе прочих вошел и Диас, который выбежал тогда из дыма. Вошел на костылях, потому что нижняя часть ноги была у него нашпигована осколками, и, когда он сел, Козларич сел рядом и спросил, как у него дела.
— Вчера первый раз надел теннисную туфлю, — сказал Диас.
— Мы тебя в два счета поставим в строй, — пообещал Козларич, похлопав его по здоровой ноге, и, когда он встал и двинулся дальше, Диас на секунду закрыл глаза и вздохнул.
От него Козларич перешел к старшему сержанту Джону Керби, который сидел тогда на правом переднем сиденье «хамви», всего в каком-нибудь футе от Каджимата, и по глазам которого сейчас было видно, что он все еще там.
— Как ожоги? — спросил Козларич.
— Нормально, — пожав плечами, ответил Керби, как и должен отвечать хороший солдат, но затем, приказав глазам не рыскать, посмотрел прямо на Козларича и добавил: — В смысле, хреново.
На экране фотографии Каджимата продолжали сменять друг друга.
Вот он улыбается.
Вот он в бронежилете.
Вот опять улыбается.
— Мне вот эта фотка нравится, — сказал один из солдат, и теперь они все смотрели на экран, жуя резинку, чистя ногти и ничего не говоря. Было позднее утро, и сквозь окна, несмотря на высокие взрывозащитные стены, сколько-то серого света проникало, что было нелишне.
