Сарл шел по пятам экспедиции. Он шел вместе с отрядом красных партизан, которыми командовал брат моего друга — Илья. Их было совсем немного — на каждого партизана пришлось бы по десять карателей, — вот почему Илья распорядился преследовать экспедицию и выжидать удобный момент. И если Гамлера вел мой отец, которому была знакома тайга, то у Ильи был проводником человек, который родился в ней и вырос. Опытный следопыт, способный по сломанному сучку определить, куда ускакала чуткая кабарожка, Сарл выбирал такие тропы, что всякий раз, когда мы останавливались, отряд Ильи затаивался поблизости. Так продолжалось до тех пор, пока Шрам не наткнулся на отряд. Не знаю, сам ли поручик решил проверить моего отца или выполнил приказания Гамлера, но если бы нелепая смерть не помешала ему, он был бы вынужден подтвердить то, что археолог Арканов вел экспедицию на северо-восток единственно возможным для верховых путем. Как выяснилось впоследствии, Шрам наткнулся на красных именно потому, что попал в непроходимую топь и поспешил вернуться к реке. Разумеется, красные не стали ждать, — Сарл провел их через топь, — так что разведка, немедленно высланная Гамлером, вернулась ни с чем. Она лишь убедила подполковника в том, что по левобережью далеко не уйдешь и что частые переправы через реки — не прихоть моего отца, а досадная необходимость. Между тем отряд Ильи, значительно опередив экспедицию, занял выходы из «трубы» — так называл Сарл глубокий распадок, в котором Гамлер устроил свой последний привал и, таким образом, оказался в ловушке. В ловушке оказались и мы с отцом… Вот почему Сарл Сандига сидел с простреленной ногой у костра, сидел напротив Большого капитана и скучно, монотонно-тягуче пел свою необычайно длинную песню.
Сарл исчез так неприметно, что даже поручик Славинский не видел, хотя и утверждал, что он всю ночь не смыкал глаз.
Возле потухшего костра я обнаружил деревянного изюбра и положил его в карман. Теперь он стоит на моем письменном столе, и дети — они часто приходят ко мне послушать рассказы о давно минувшем — с удивлением поглядывают на него. Им, рожденным при Советской власти, потемневшая от времени деревянная фигурка представляется чем-то непостижимым и таким же загадочным, как осколок сихотэ-алинского метеорита. Им невдомек, что это не просто деревянная фигурка, что это частица моего беспокойного детства.
Я хорошо помню, что Гамлер отнесся к бегству удэгейца как-то очень уж пренебрежительно равнодушно. Он сказал, усмехнувшись:
