— Ой, батюшка!
— Да ответь же!
— Тот там! Тот самый, что в лесу…
— Ну?
— В лесу, как батьку убили моего, воеводил!
— Неужели сам пан Феликс?!
— Нет… Того не видал, а холоп евонный. Батюшки светы! Испужался я страсть…
— Да где ты его видел?
— А в сенях самых. Темно там очень было, но у меня глаз-то, значит, приобвык, а у него нет, он-то меня и не увидал… Над самым ухом, это, значит, как заорет: «Гей, хлопцы!» Я так и обмер, а наши хлопцы хоть бы один пошевелился: лежат — что померши.
— Ну, а потом что же?
— А потом он что-то пробормотал себе под нос и ушел, а я сюда побег, да не скоро тебе достучался.
— Пригрезилось это тебе все во сне, должно быть.
— Как же во сне, коли я и не спал? Душно в челядне стало, я и вышел в сени, думаю, там попрохладней, там сосну. Ну, еще там у меня…
Парень замялся.
— Досказывай, что ж ты?
— Бранить, боюсь, будешь.
— Разве что нехорошее учинил?
— Нет, не то чтобы, а квасок там у меня…
— Какой квасок?
— Да, вишь ты, смерть люблю я квас студеный, а в бочонке-то у нас квас — теплынь одна, вот я и ухитрился. Как квас свежий варили, стащил жбан добрый его да в землю и зарыл от крыльца недалече. Пить захочется — я сейчас мой квасок вытащу и напьюсь, потом опять в ямку назад и прикрою. Так он у меня совсем малость и нагревался, почитай совсем студеный… У нас уж и квас весь выпили, сегодня водицу одну потягивали, а у меня еще половина осталась. Ну, и боялся я, как бы про мой студеный квасок не проведали, тайком бегал. А что крадью квас взял, каюсь, виноват…
И Афоня смущенно заморгал глазами.
— Ты, Афоня, кажись, смышленый паренек, а? — улыбаясь, сказал Златояров; это была его первая улыбка со дня исчезновения Анджелики.
Афоня просиял. От своего страха он уже успел оправиться.
— Ну, пойдем посмотрим, кто тебя там напугал, — проговорил Златояров.
Афоня боязливо съежился.
— Боязно.
— Глупости! Пойдем.
Они спустились вниз, прошли мимо челядни — там была тишина.
— Эк их, спят! — с некоторою завистью проговорил Максим Сергеевич.
Потом они вышли в сени.
— Батюшки! Кто ж это дверь закрыл?! — испуганно воскликнул Афоня.
— Да, верно, и была закрыта…
— Нет, нет! В этакую душину нешто закрыли б двери. Открыта она была!
— Ну, мы ее сейчас откроем, — сказал Златояров и попробовал открыть дверь.
Он нажал посильнее — дверь не подавалась. Можно было думать, что она снаружи чем-то приперта.
— Что такое? — недоумевал Максим Сергеевич, продолжая напирать на дверь.
Со двора долетели голоса. Он вслушался и быстро отошел от двери: он ясно расслышал знакомый голос Стефана.
