Но однажды пришел на этот холм человек, который не просто хотел преодолеть все трудности своего метафизического пути, а хотел гораздо большего — хотел пройти грядущий путь всего нашего мира, хотел сделать это сам, в одиночку. И об этом своем желании, едва придя на холм, прокричал во всеуслышание. Было это в самом конце XIX века. Как бывает принято при медитации у многих народов, сел человек этот посреди площадки вершины в позу лотоса, закрыл глаза и предался погружению в красоты и радости метафизического пути. И желание этого человека было исполнено — увидел он все то, что хотел увидеть: все грядущее прошло перед этим человеком и было прожито им как своя собственная жизнь. Всякий путь имеет свой предел, бесконечных дорог не бывает. Вот и метафизическому пути мира в сознании человека, сидящего в позе лотоса на вершине холма, пришел конец. А с ним пришла и пора пробуждения. Но что это? Путь пройден, а пробуждение не наступает: медитация, пусть и не в полной темноте, но продолжается: без звука, без цели, без красоты… Так и по сей день длится медитация этого бедняги. За свое желание пройти весь путь человечества до самого последнего предела получил тот странник в наказание вечный путь в никуда. Однако дан был ему великий дар: предвещать приближающиеся важные события. И с самого конца XIX века по наши дни приходят на Холм медитаций посвященные путешественники за очередной порцией откровений от все также сидящего в позе лотоса человека, прошедшего весь метафизический путь человечества, но застывшего навсегда на одном месте своего физического пути. Каждая из восьми тетрадей и являла собой запись откровения человека на холме, запись, сделанную тем или иным путешественником. И прежде чем перейти к самому главному — к откровениям из этих тетрадей — я только укажу то общее, что присуще записям всех восьми странников, посетивших нашего сидельца в разные годы XX и XXI веков. Все пишут о том, что приходится долго ждать, прежде чем начинаются откровения, но зато потом только успевай записывать. Человек не шевелится, губы его тоже неподвижны, но очевидно, что речь его — глухая и монотонная — идет откуда-то изнутри. Сначала почти ничего не разобрать — какое-то бульканье, хрипение. Более поздние путешественники в один голос сравнивали это со звуками настраиваемого радиоприемника, но потом речь делается все четче, слова становятся все более разборчивыми, из слов складываются фразы. Главное в рекомендациях всех путешественников — не упустить тот момент, когда начинается собственно откровение — тогда нужно стремительно начинать записывать, не упуская ни слова. Иногда откровение по первым словам кажется полным бредом, но потом, к удивлению слушателя, вдруг выстраивается вполне целостная картина. Так из невнятных фрагментов под рукой ребенка рождается оригинальный пазл. Интересно, что ни один из восьми авторов тетрадей, оказавшихся в моем распоряжении, даже не пытался дать хотя бы какую-то расшифровку тексту услышанного откровения. Хотя вполне вероятно, что такие расшифровки и делались, и даже, возможно, существуют по сей день, но только тот, кто передал мне всю эту папку с тетрадями, не посчитал нужным приложить полностью все документы, которые составили люди, бывшие до меня на Холме медитаций и общавшиеся с застывшим в позе лотоса человеком. Но я выполнил наказ автора девятой тетради — той, что набрана на компьютере и содержала в себе своего рода инструкцию по пользованию всеми остальными тетрадями, а также все те указания к путешествию, которое я уже осуществил. Напомню, что наказ заключался в том, чтобы не разглашать внутренние задачи моего странствия и содержимое тетрадей до той поры, пока не расскажу подробно о своем странствии и не доберусь в своем повествовании до того момента, когда вскарабкаюсь, наконец, на этот холм и увижу того, ради кого прибыл сюда. Я написал, как забрался на вершину, написал, что вижу затылок этого человека — значит, могу приступить к описанию тетрадей.
