— Да уж, — протянул Вейхштейн, пряча в ладонь огонек сигареты. — На воду даже смотреть зябко.
И словно в подтверждение этих слов, поежился.
Вахтенный бросил на нас косой взгляд, и чуть заметно усмехнулся: мол, то ли еще будет!
Почему-то я не сомневался в его правоте.
Погода, по мере нашего продвижения к югу, и в самом деле менялась быстро. Конечно, фраза "движемся к югу, холодает" на взгляд человека, всю жизнь прожившего в Северном полушарии, выглядит абсурдом, пока не внесешь поправку — мы-то сейчас в полушарии Южном, да еще и приближаемся с каждым часом к Антарктиде, ледяному материку, морозное дыхание которого распространяется на многие сотни километров. И вот результат: казалось бы, совсем недавно мы сходили с ума от жары, а теперь, натянув на себя свитера и толстые штаны, кутаемся в дождевики — холодно!
Хотя не знаю, как другим, а меня поначалу такая перемена погоды даже радовала. Изнуряющий зной, ослепительное солнце, раскаленный металл палубы, купание, почти не дающее облегчения — минувшие недели было даже страшно вспоминать. И хотя я вроде бы не ударил в грязь лицом — во всяком случае, не обгорел, как многие матросы — пришлось мне очень туго. Лишний, кстати, повод беспокоиться о том, как я буду себя чувствовать в Анголе…
И когда жара сменилась прохладой, я повеселел. Правда, радость моя оказалась недолгой — столбик термометра опускался день ото дня, и в лодке поселилась холодная сырость. Одежда толком не просыхала, а в рубке по утрам выступала изморозь. Словом, не было ничего удивительного в том, что вскоре многие стали вспоминать о недавних жарких неделях не без грусти. Но как по мне, холод все же лучше жары. А самое главное — море было довольно спокойным и чистым, насколько хватало глаз.
После приснопамятной встречи с обстрелявшим нас японским самолетом мы оставались настороже — вахтенные внимательно разглядывая море и небо "во все бинокли", а остальной экипаж пребывал в постоянной готовности к срочному погружению: стоило нам заметить противника или просто чужое судно, лодка бы погрузилась в течение нескольких минут. Один раз это пришлось сделать — в море заметили корабль. На лодке зазвенели тревожные звонки, внутренняя связь разнесла команды капитана, и "Л-16" погрузилась так быстро, насколько возможно. С замершим сердцем я ждал, что акустик заорет что-нибудь вроде: "Слышу шум винтов! Эсминец противника! Ходит малыми ходами!", а потом вокруг нас начнут рваться глубинные бомбы, и корпус лодки, не выдержав, разломится… Но обошлось. С полчаса лодка без движения пребывала на глубине в три десятка метров, прежде чем акустик сообщил, что шума винтов не слышит — неизвестный корабль ушел, так нас и не обнаружив.
