— Гражданин, проснитесь! — потряс его за плечо Иванов. — Предъявите документы!
Впрочем, мне и без документов было ясно, что это за «гражданин». Правда, Сторожев сильно изменился: постарел, осунулся. Не легко ему, видно, жилось в последнее время. Но я сразу же узнал Волка. Не только по рассказам его бывших подчинённых, а и по фотографии, которая имелась у нас, — такого не спутаешь ни с кем.
А он и в эти минуты решил действовать по-волчьи. На секунду затих, не открывая глаз, и вдруг стремительно метнул руку под подушку.
— Не беспокойтесь, — сказал я. — Ваш револьвер у меня.
Скрипнув зубами, Сторожев откинул одеяло и сел. Из-под густых бровей кольнули злые глаза.
— Все-таки выследили, — проворчал он. — Сонного взяли. Эх, Настя…
Сторожиха заплакала, громко запричитала:
— Да откуда же мне было знать, что это они? Будить пожалела, думала, что ко мне стучатся. Ой горюшко, что же теперь с нами будет?
— Хватит! — цыкнул на неё Волк. — Поздно реветь, теперь уж отпевать придётся.
Мы не сразу позволили Сторожеву одеться. Я держал его на мушке, Мелихов, тоже с оружием наготове, стал возле двери. А Иванов сначала прощупал брошенные на стул пиджак и брюки преступника, потом так же тщательно проверил подушку и перину на кровати.
— Ну, а теперь одевайтесь! — скомандовал Иванов. — Пора.
Однако Сторожев не торопился. Может быть, надеялся, что и на этот раз удастся уйти, или ждал чьей-нибудь помощи? Чтобы не рисковать, а потом не раскаиваться в случайной оплошности, пришлось связать ему за спиной руки и только после этого приступить к обыску.
Он ничего существенного не дал. Создавалось такое впечатление, что бандит пришёл к Насте налегке, как бы по пути, не собираясь долго у неё задерживаться.
Наконец, мы оформили все необходимые в таких случаях документы. Теперь, действительно, пора уходить; до рассвета оставалось совсем немного временя.
Ни разу не взглянув на Настю, даже не кивнув ей на прощание, Волк тяжело переступил порог сторожки и зашагал по безлюдной улице.
А мне все ещё с трудом верилось, что нам удалось без единого выстрела взять этого матёрого, осторожного и жестокого врага. Помогла, конечно, Настя, помимо своего желания открывшая опергруппе путь к дорогому для неё Петру Ивановичу. Сколько времени оберегала, прятала, и вдруг, не разобрав спросонья, кто стучит, распахнула перед чекистами дверь…
Мы оставили её в сторожке, не трогали и позднее. Я потом не раз встречал Настю в городе. Она казалась мне одинокой, безучастной ко всему.
