– Меня интересует, — говорил Ландау своим ученикам, — сумеет ли человек проинтегрировать уравнение. Математическая же лирика интереса не представляет.
Сдача этих экзаменов ни на кого не налагала никаких обязательств, разве что на Льва Давидовича: заметив способного юношу, он считал своим долгом помочь ему войти в науку. Вступительный экзамен можно было держать до трёх раз. Профессор всегда находил время поговорить со студентом. В этом отношении он был бесконечно щедр. Но если студент проваливался в третий раз, Льва Давидовича невозможно было уговорить разрешить неудачнику четвёртую попытку. Тут Дау в полной мере проявлял твёрдость характера, за которую и прослыл жестоким. Ему ничего не стоило сказать студенту, трижды безнадёжно провалившемуся на экзамене:
– Физик из вас не получится. Надо называть вещи своими именами. Было бы хуже, если бы я ввёл вас в заблуждение. Больше не приходите. У меня каменное сердце, и ложной жалости нет.
Зато сколько радости доставляли ему способные студенты! Толковый юноша надолго занимал его мысли. И во время обеда, и вечером он вдруг снова вспомнит утреннего гостя и заулыбается:
– Очень способный мальчик приходил сегодня.
Однажды на заседании студенческого научного общества третьекурсник Александр Компанеец выступал с докладом. Едва он кончил, встал Лев Давидович, доказал полную несостоятельность утверждений докладчика и ушёл. Шура следом. Он не помнил, как он шёл и куда. Кто-то его окликнул, накинул ему на плечи пальто. Тут его заметил Дау и пригласил к себе.
Жилище профессора поразило Шуру. Стол, шкаф, стулья покрашены весёлыми красками: розовой, красной и голубой. Как в детском саду! В углу — тахта с большими подушками в ярких наволочках, под потолком — пёстрый самодельный абажур. Уже через полчаса гость знал о делении учёных на классы, о классификации работ и о том, что женщины подразделяются на пять основных групп. Но особенно сильное впечатление на студента произвела «логарифмическая шкала». Об этой шкале рассказывает ученик Льва Давидовича академик Виталий Лазаревич Гинзбург в статье, посвящённой шестидесятилетию учителя:
«Его любовь к систематизации и чёткости, — пишет он, — много лет назад нашла выражение в шуточной, по сути дела, классификации физиков в логарифмической шкале. Это значит, что физик, скажем, второго класса в десять раз меньше сделал (именно сделал, речь идёт только о достижениях), чем физик первого класса. И вот в этой шкале Эйнштейн имел половинный класс, а Бор, Шрёдингер, Гейзенберг, Дирак, Ферми и некоторые другие имели первый класс. Себя же Лев Давидович поместил в двухсполовинный класс и только, кажется, лет десять назад, довольный какой-то своей работой (я помню этот разговор, но забыл, о какой работе шла речь), сказал, что добрался до второго класса». В пятый класс попали «патологи», авторы «патологических» — пустых и бессодержательных работ.
