Походив по комнатам, где почти вся обстановка осталась нетронутой и только покрылась безразличной ко всему пылью, я уже собрался выйти на широкую веранду, как увидел на одной стене портрет, написанный маслом на небольшом холсте.
Из тонкой прямоугольной рамки, слегка затуманенное пылью, на меня глянуло красивое девичье лицо с большими смеющимися светло-карими глазами, обрамленное вьющимися каштановыми волосами. Тонкий и прямой римский нос. Пухлые улыбающиеся губы.
— Паола!
Моя рука невольно потянулась к портрету, точно к маленькому тлеющему угольку, оставшемуся от костра, от которого еще можно прикурить. Но, вспомнив совет академика ничего не брать и сцены, происходившие на Пито-Као в дни ужасной эпидемии арпела, я ограничился лишь ответной улыбкой этому милому лицу и вышел из дома.
Ночь пришла быстро, как беда. В высоком экваториальном небе вспыхнули крупные, точно искусственные спутники, звезды. Я сидел на скалистом обрыве у самой воды. В густом тропическом лесу хлопали крылья невидимых в темноте птиц, стрекотали цикады; то далеко, то совсем близко слышался писк и что-то напоминавшее пыхтенье и топот босых ног.
Со стороны океана донесся пронзительный, неприятный свист. Потом он резко оборвался, и воздух наполнился… звуками арфы. У меня появилось такое ощущение, будто я открыл дверцу холодильника.
И тут я вспомнил дневники Павла Тверского. Ну да, это же поющая рыба, черт бы ее побрал!
Снова я чувствую себя настоящим мужчиной. Но первобытный инстинкт самосохранения уже взведен, точно курок.
Профессору и его коллеге лучшее они вдвоем и увлечены работой так, что их не удивишь и симфоническим оркестром. Что это они долго возятся с анализами на кладбище? Неужто не надоело? Хоть бы поскорее пришли. Пора и домой.
Я закуриваю и подчеркнуто неторопливо затягиваюсь. Однако здесь, на Пито-Као, и табачный дым почему-то вкуснее и действует особенно умиротворяюще. Да и недурно, совсем недурно вот так — одному! — побыть ночью вблизи незнакомого леса, на чужих скалах, под сказочным небом в абсолютной темноте.
Осматриваюсь и… снова «открываю дверцу холодильника»: в черной пустоте ни с того ни с сего я вижу вдали освещенное окно… Этого еще не хватало! Крепко зажмурился, как в детстве, сосчитал до трех и… свет. Свет в одном из окон дома Бергоффа. Пустого дома. Заброшенного. На необитаемом уже более года острове.
Отворачиваюсь и крепко вслух ругаюсь. На чем свет стоит. Это испытанное во всех странах и самое радикальное средство против галлюцинаций. Произнося без передышки непотребные слова, бросаю украдкой взгляд в направлении особняка Бергоффа и… все тот же свет в окне.
