Куросима прислушался. Звук шёл, несомненно, с первого этажа первого корпуса, где помешались европейцы и американцы. Доносилась «хоровая декламация» на английском языке:
«К чёрту обезьянник!»
«К чёрту обезьянник!»
Что-то новое звучало в этом гвалте, не похожее на те обычные задорные выкрики, к которым уже привыкли в лагере. Словно ревели и выли, перекликаясь, сбившиеся в кучи, чем-то вспугнутые дикие звери. Тоску и ужас наводил их дикий вой. Это была уже не простая демонстрация.
Вдруг раздался короткий, сухой, как треск, выстрел и на секунду заглушил шум ветра, и дождя. Очевидно, стреляли из второго номера браунинга — такими были вооружены сотрудники охраны.
Коллективный побег? Бунт? Куросима вскочил, второпях накинул на голое тело китель и, схватив стальную каску и пистолет, метнулся в коридор. Жутко загудел сигнал тревоги. Куросима подбежал к распределительному щиту на стене против отделения и один за другим включил все рубильники. Это первое, что нужно делать в случае побега или бунта.
Он глянул на бегу в окно и увидел во внутреннем дворе баскетбольную стойку, по которой хлестал ливень, — мокрая от дождя, она отливала металлическим блеском. Прожекторы, установленные на крыше, посылали свет во все стороны и, разрывая сплошную пелену дождя, далеко отгоняли густой мрак.
Огибая столовую, Куросима чуть было не налетел на охранника в каске. Тот бежал навстречу, размахивая полицейской дубинкой. С трудом переводя дыхание, охранник проговорил:
— Страшное дело, Куросима-сан! Забастовка.
— Забастовка? — растерянно переспросил Куросима.
— Да. Европейцы и американцы с первого этажа дождались, когда дежурный разнесёт еду, и поопрокидывали столы вместе с ужином.
— Голодовка, что ли?
— Так точно.
— А кто стрелял?
— Это был предупредительный выстрел. Надзиратель хотел их успокоить, а они затащили его к себе и хотели избить. Вот он и выстрелил в воздух.
— Ладно, побегу в первый корпус, а ты звони по телефону начальнику отделения.
Куросима побежал дальше. Каска и пистолет, которые он продолжал держать в руках, вдруг показались ему слишком тяжёлыми. Появляться вооружённым к объявившим голодовку в высшей степени нелепо. И он невольно замедлил шаг. Если бы он мог, он бы выбросил куда-нибудь это снаряжение.
На первом этаже стало несколько тише. Но это, пожалуй, свидетельствовало о том, что они только начинают борьбу. По ту сторону железной решётчатой двери была устроена баррикада из столов, стульев, тюфяков. Из-за баррикады раздавались крики «Черти проклятые!», и в дверь летели очень точно нацеленные алюминиевые миски и сырые яйца.
