— Перестань болтать глупости.
— Вот за это я вас люблю, дорогуша. Вы прямо излучаете радость.
— До свидания, — закончил Смит.
— Чиун. Алекс Коррас, весом сорок килограммов.
Смит повесил трубку и вернулся к докладам. Один другого хуже. Они становились раз от разу всё неубедительнее. Но, возможно, страх перед своей собственной смертью затуманивал сейчас его способность здраво осмысливать факты.
Может быть, «Кью» уже перешагнула черту, за которой компромисс невозможен? Может быть, ему не следовало именно при этом разговоре отсылать Чиуна в Фолкрофт?
Из сейфа, находящегося в левой части письменного стола, Смит достал запечатанный маленький пластиковый пакет. В нём была та самая единственная пилюля. Он положил её в карман пиджака и снова стал просматривать доклады. Завтра Ремо опять выйдет на связь.
Поступали новые доклады, сиюминутные, — уже сейчас, когда он брился. Звонок Ремо был отслежен. Установили, что он звонил из города Рай, штат Нью — Йорк. Эта информация поступила от помощника управляющей телефонной компанией в Бостоне.
Смит включил внутреннюю связь, чтобы выяснить, на месте ли его секретарша.
— Да, доктор Смит, — раздался голос в аппарате.
— О! Доброе утро. Направьте, пожалуйста, письмо в транспортный отдел. Почти наверняка мы отправим завтра в алюминиевом ящике кое-какое лабораторное оборудование в Парсиппатти, Нью-Джерси. Мне бы хотелось, чтобы его довезли до Питсбурга, а оттуда — самолётом в пункт назначения.
Рикардо де Эстранья-и-Монтальдо-и-Руиз Горнер сказал своей посетительнице, что семидесяти тысяч долларов США недостаточно.
— Невозможно, — заявил он, расхаживая по внутреннему дворику — патио. Его ноги, обутые в вельветовые тапочки, бесшумно двигались по выстланному каменными плитками полу. Он подошёл к краю дворика и поставил свою утреннюю порцию шампанского на каменную стенку. Стенка отгораживала патио от нескольких акров раскинувшихся на холмах садов, которые со временем превратились в лес. Внизу виднелась река Гудзон, берега её вот-вот должны были запестреть всеми красками осени.
— Просто невозможно, — повторил он и вдохнул всей грудью. Воздух здесь был точно вино, настоянный на аромате его виноградников. Море виноградников покрывало холмы Нью-Йорка. В скалах особенная лоза, она должна бороться, чтобы выжить. В результате это вино приобретает ни с чем не сравнимый букет. Как это похоже на жизнь, когда вкус к жизни является отражением борьбы. Как справедливо это утверждение по отношению к его детищу, за которым он лично присматривал!
