Подъехал архиепископ Даймбер, и площадь перед храмом вновь огласилась восторженными криками.
Гуго с трудом освободился от щита — крепежные ремни словно срослись с кожей, с облегчением стянул с себя хауберг и сапоги. Годфруа помогал ему, словно вновь стал юношей-оруженосцем.
— Ты, как мон даумазо! Спасибо, сеньор Годфруа!
— Рад служить тебе, брат мой.
Отекшие и запревшие в горячих сапогах ноги ощутили прохладу мостовой, а ветерок нежно холодил кожу, распаренную под кольчугой. Гуго стоял босой и раздетый, словно последний бедняк, со смирением, «нищий духом». Чувство запредельной радости, от которого перехватывало дух, мешалось с не менее ярким чувством собственной неловкости и ничтожности перед лицом Бога. Сама Вечность была перед ним. Библейские события, о которых он с детства слышал от богобоязненной матери, которые уже тогда волновали его душу, обретали осязаемые черты. Все это произошло здесь, рядом. Больше тысячи лет назад — так давно, что страшно представить. И великая жертва Христа, и Его страдания, и возможность искупленной человеческой душе вновь возвращаться в свое Отечество, на Небеса. Где-то здесь лежал прах праотца Адама. Где-то здесь была Голгофа — холм, похожий на человеческий череп. Омега и Альфа, Тейс и Алеф переплелись между собой. Эти камни вокруг были свидетелями Христовых страданий. Эта земля под ногами освящена Его божественной кровью.
В этот раз красноречивая речь архиепископа Даймбера лилась полноводной рекой. Прибывали новые рыцари, епископы, капелланы. Появление графа Готфрида Тулузского вызвало новый взрыв восторга. Запредельная радость пьянила, и с трудом верилось, что творящееся вокруг — не сон.
Раздетые, безоружные, босиком, монахи и бароны, хозяева и слуги, рыцари и оруженосцы, плечом к плечу — пошли крестным ходом. С горячими молитвами и искренними слезами. Счастливые рыдания и пение псалмов перекрывали стоны и плач побежденных.
Удивительное, странное время.
Гуго проснулся, когда солнце уже стояло в зените, и полуденная жара снова плавила все вокруг. Но теперь он был защищен от зноя. Сквозь незапертое ставнями окно на лицо лился горячий солнечный свет. Было хорошо и спокойно. Слышалось, как воркуют горлицы за окном и редкие голоса на улице звучат на родном французском. Поздним вечером, уже в темноте, они с оруженосцем Роже с трудом отыскали дорогу к дому.
Гуго сел на кровати и опустил стертые ступни на пол, прохладный и чистый. Все тело болело и ныло, шея и спина затекли, руки, долго не выпускавшие щит и меч, все еще слегка дрожали.
