Гуго де Пейен с оруженосцами и слугой заняли свои места. Инженер-генуэзец и рыцарь со своими слугами, который вчера бок о бок с Гуго трудился у катапульты, были уже на посту. Рабочие-сервы установили катапульту несколько в стороне от вчерашней позиции — отступив метров на тридцать назад. Для франкской катапульты, более мощной, чем мусульманские, эти метры не значили ничего, но давали выиграть время, пока сарацины перенастроят прицел. Минуты решали все. Инженер-генуэзец, его звали Пабло, невысокий, но очень подвижный и гибкий, командовал установкой и прицелом. Двое слуг устанавливали подпорки, регулируя угол выстрела, а инженер Пабло нервничал и говорил очень быстро и темпераментно, как и все итальянцы, смешивая французские и итальянские слова — звучала смесь, на котором без труда общалось все побережье. Первая половина его речи состояла из технических терминов и указаний, вторая озвучивала мысль, что франки ничего не смыслят в артиллерийской науке. При этом генуэзец отчаянно жестикулировал и показывал то на машину, то на стены, напоминая, что оттуда вот-вот снова полетят камни.
— Пью велоче! Пуцца! Как говорить у нас — ки нон лавора, нон фа л`аморэ! — он еще умудрялся шутить при этом.
Легкие кольчуга и шлем сидели на Пабло не совсем ладно и явно ему мешали. Видать, инженер артиллерии больше был теоретик, чем закаленный слуга войны.
Бросалось в глаза то, что разбитую во вчерашней перестрелке колоду хорошо подлатали.
Осадная башня Готфрида поравнялась с катапультой и медленно двинулась дальше. За ночь путь для берфруа расчистили и разровняли, поэтому, несмотря на дикую усталость, рабочие толкали её резвее, нежели вчерашним утром. Рыцари на верхних этажах пели молитвы, а простолюдины снизу пытались подпевать, сбиваясь и задыхаясь от натуги. То и дело кто-нибудь выскакивал с задней, не обшитой бревнами стороны, башни, оглядывал колеса и под колесами, затем вновь скрывался в недрах башни. Справа и слева от сооружения медленно двигались отряды лучников и арбалетчиков, держа оружие на изготовку. От всего этого пахло уксусом, задохнувшимися шкурами, человеческим потом и смолистыми, недавно срубленными бревнами.
Мусульманские стрелы стали свистеть чаще. Провизжал и воткнулся рядом первый дротик — против катапульты Гуго настроили баллисту. Инженер-генуэзец закричал и схватил круглый шит, до этого прислоненный к колоде:
— Каццо! Пью велоче, пер фаворэ!
Теперь Пабло не выпускал щит из рук и бегал, прикрываясь им и втянув голову в плечи, чем вызывал ухмылки французов. Надо сказать, к византийцам и итальянцам воинственные франки всегда относились с насмешкой, считая их излишне утонченными и изнеженными.
