— На Тверскую, — с легкой гордостью сказал Алёшенька. Он любил эту тихую центральную улицу, где родители владели целым этажом в старом каменном особняке. — Дом Егорьевых знаешь?
— Как не знать, знаменитый доктор! — уважительно сказал водитель. И как-то уже новым взглядом посмотрел на Алёшеньку. — Неужто сынок его будете? Очень у вас славный папаша.
Была у Алёшеньки легкая надежда, что к возвращению его с охоты все домашние уже соберутся в Москве. Ан нет! Отец с матерью, как улетели две недели назад в Русскую Америку, так все никак не собрались вернуться. Грелись, видать, на теплых пляжах Калифорнии, а может путешествовали по английским колониям, среди ковбоев, трапперов и индейцев. Ну разве это развлечение для взрослых серьезных людей? Алёшенька сам в девять лет пытался в Америку убежать, чтобы жить в лесах охотой и снимать с врагов скальпы, но так то детские фантазии…
Пока горничная Танечка помогала ему снять шинель, Алёшенька вдруг как-то новыми глазами взглянул на девушку. Наняли ее родители всего полгода назад — симпатичную, разбитную воронежскую девчонку. Наняли почему-то после долгих тихих споров… жалованье положили на взгляд Алёшеньки непомерно щедрое, да еще и отрядили Танечку прислуживать в первую очередь «молодому барину». И все полгода Алёшенька этому возмущался, прислуживать себе запрещал, лишь порой гонял безропотную Таню за папиросами.
Но сейчас Алёшеньке вдруг пригрезилось, что он понимает, зачем родители наняли Танечку… и почему столько платят… и отчего велели за ним ухаживать. И от понимания этого — взрослого уже, выросшего из рассказов бывалых охотников, услышанных на привалах, из опыта первой недели самостоятельного, «взрослого» времяпрепровождения, в груди у Алёшеньки сладко защемило.
— Как же вы повзрослели, барин, — повторяла Танечка. — Как возмужали… Ах, это, наверное, так интересно, охотиться?
— А ты заходи вечерком, расскажу, — пьянея от собственной смелости, предложил Алёшенька.
— Зайду, — просто и с улыбкой ответила Танечка. — Вам джакузю набрать, барин?
— Набери. И баньку истопи.
— Фу, какая ж это банька, — прыснула Танечка. — Без веника… без пара… без полок…
Глянула загадочно — и унеслась по коридору.
Алёшенька, весь мигом употевший, но довольный собой чрезвычайно, спрятал ружьишко в сейф (с оружием всегда надо быть строгим), переоделся в домашнее — да и решил, пока финская сауна греется, заглянуть к дядюшке.
Дядюшка Алёшин был уже старичок, мамин старший брат, не бедный и не немощный, но ни к чему толковому не приспособленный, к тому же — вдовый. Вот уже семь лет жил дома у Егорьевых, отчасти помогал воспитывать Алёшеньку, отчасти — просиживал кресло, копаясь в старых бумагах. В отличие от сестры-учительницы, чью профессию в обществе всякий уважает не меньше, чем докторский труд, был дядюшка Петр историком, человеком смешным, да и не особо государству нужным.
