Аполлон «наградил» Зоила. Он дал ему мешок непровеянной пшеницы и приказал выбрать за свой труд всю мякину (то есть, по сути, мусор).
Зоил стал символом пустой и злобной критики.
Для Зоила краски на холсте пространства не окрасят. Пожалуй, он и на холсте-то красок не увидит.
Конечно, миф есть миф. Но разве «зоилы» – не живые люди? Разве мы порой их не встречаем: сухих, черствых, не любящих прекрасного, даже будто им оскорбленных?
Красота не может ни обогатить их, ни обеднить: она проходит мимо. Равнодушные ее влиянию не поддаются.
Кого же затрагивает, кого облагораживает красота? Тех, кто ее любит, кто неравнодушен к ней?
Может быть, любовь к красоте – главное условие, чтобы человек был ею облагорожен?
Нет, одной такой любви недостаточно.
Мы видели: по-своему любить красивое способны даже бессловесные существа. А что, кроме ласки, они при этом получают? Окончилась мелодия, и все прошло, как будто никогда и не бывало.
Человек не забывает быстро. Но если что-нибудь его лишь развлекало (неважно: веселя, а может быть, навевая грусть, как при чтении печального рассказа), то оно и выйдет, как вошло – легко, воздушно. Выйдет песней, танцем, умилением, жестом, смехом, может быть, и «легкими» слезами. Что не затрагивает глубоко, то не обогащает.
Что не оставляет возвышенного иероглифа в душе, то не облагораживает.
Чтобы красота что-то изменила в человеке, мало любоваться ею, ею «играть». Надо уметь «вводить ее в себя», воспринимать, усваивать ее.
Мы знаем орган разума – мозг. Он «всасывает» знания о мире, он помогает овладевать чужими мыслями (то есть понимать, усваивать их) и порождать для человека собственные. Что же такое «орган красоты»?
Художник разговаривал со своим сыном, мальчиком лет пятнадцати.
– Как ты думаешь,– спросил отец,– чем люди воспринимают прекрасное?
– Как «чем»? – удивился тот. – Чем всё: глазами и ушами.
– Чудак ты! Глаза и уши – только двери, в них не задерживается ничего. Сердце – вот куда собирается прекрасное.
Художник прав, конечно. Прав, если помнить, что для него «сердце» – образ. Это распространенный и всем понятный образ (в реальном человеческом теле, как известно, всеми ощущениями, в том числе художественными, ведает нервная система, опять же с мозгом во главе).
Только художник не довел объяснения до конца. Он не сказал о разнице сердец, а разница эта велика. Даже обладая чувствительными на красоту сердцами, люди еще не обязательно одинаково «перерабатывают» ее в себе. И не обязательно извлекают из нее все, что можно извлечь, главные ее возможности.
