Это еще не опыт сатори. Это соответствует тому, что известно как самадхи — «равновесие», «единообразие», «невозмутимость» или «спокойствие». Для дзен этого недостаточно; должно произойти пробуждение, которое взрывает равновесие и возвращает к относительному уровню сознания. Тогда имеет место сатори. Но этот так называемый относительный уровень в действительности нерелятивен. Это — граница между сознательным и бессознательным уровнями. Стоит ее коснуться, и обычное сознание проникается сообщениями бессознательного. В этот момент конечный ум осознает свою укорененность в бесконечном. В христианских терминах это — время, когда душа прямо внутри себя самой слышит голос Бога Живого. Еврейский народ мог бы сказать, что Моисей находился в этом состоянии ума на горе Синай, когда он услышал Господа, произносящего свое имя как «Я есмь сущий».
3
Вопрос таков: «Как наставники эпохи Сун обнаружили, что „My“ является действенным средством для опыта дзен?» В «My» нет ничего интеллектуального. Здесь иная, чем в мондо, ситуация. Конечно, всякий вопрос предполагает интеллектуализацию. «Что представляет собой Будда?», «Что такое Я?», «Каковы главные принципы буддистского учения?», «В чем смысл жизни?», «Стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить?» Кажется, что все эти вопросы требуют некоего «интеллектуального» или умозрительного ответа. Если всем тем, кто задает эти вопросы, ответить, что им нужно вернуться в свои комнаты и заняться исследованием «My», — как они это воспримут? Они будут просто ошарашены, да и непонятно, как исполнить такое поручение.
Следует напомнить, что позиция дзен заключается в игнорировании всякого рода вопросов, поскольку само вопрошание противоречит духу дзен. Он ждет от нас уловления самого вопрошающего, а не вопроса, который он задает. Это можно подтвердить следующими примерами.
Башо До-ичи был одним из великих наставников Ганской династии; мы могли бы даже сказать, что это с него начинается дзен. Его обращение со спрашивающими было самым революционным и оригинальным. Одним из спрашивавших был Суйрьо (или Суйро), которого наставник сшиб с ног, когда тот спросил об истине дзен[23]. В другой раз Башо ударил монаха, пожелавшего узнать первый принцип буддизма. А в третий раз дал в ухо тому, чья вина заключалась в вопросе: «Каков смысл прибытия Бодхидхармы в Китай?»[24]
Внешне эти грубые выходки Башо не имеют ничего общего с заданными ему вопросами, если не считать их родом наказания для тех, кто был достаточно глуп, чтобы задавать такие жизненно важные вопросы. Странным кажется и то, что эти монахи вовсе не были оскорблены или разгневаны. Напротив, один из них был так переполнен радостью и восхищением, что воскликнул: «Самое странное в том, что все истины сутр явлены нам на конце волоса!» Как мог удар наставника в грудь монаха исторгнуть из нее такое трансцендентальное чудо?
