На прекрасном лице молодой женщины вновь мелькнул страх. Но процесс воодушевил Голландца, и он перестал заботиться о том, что она станет думать о нем еще хуже. Да, он чудовище, но он не Мальстрем.
— Мой мир был чудесным, самым совершенным из всех, на которые я ступал. Там был только один крупный материк — Гондвана, как драгоценности, украшали его озера и реки, а обрамляла мерцающая голубизна океана.
Он смотрел мимо нее; перед глазами стояли высокие величественные горы, зеленые поля и, что самое важное, океан, воды его, игравшие такую большую роль в жизни цивилизации его Земли.
— Мы собирали урожай в океане и, понимая всю его важность, заботились о нем, как заботятся о любимом существе. Он давал нам так много. Не всегда наши земли были богаты пищей и топливом, но все, чего не хватало, возмещали воды. От рек и золотого солнца — энергия, пища, удовольствия, спорт. Такая жизнь, во всем связанная с водой, давала и знания тоже. Со временем мы построили себе рай.
В те дни он носил другое имя, уже прославленное великими свершениями. Голландец преуспевал во всем, за что бы ни брался. У него был лишь один недостаток — нетерпение, стремление достичь поставленных целей в те сроки, которые наметил он. У него было все, большего бы никто не пожелал Но этот рай его не удовлетворял. О, только не его!
Он желал исследовать проблемы, в решении которых другие не видели смысла. Жизнь находилась в совершенном равновесии Зачем же играть с совершенством?
Все началось со странного следа какой-то энергии, который он обнаружил совершенно случайно. Это оказалась такая форма энергии, которая позволяла ему, на его Земле называвшемуся ученым, а на других вариантах просто магом, повелевать стихиями. Каждый день он немного продвигался вперед и каждый день еще немного постигал. Этот непрерывный поток знаний заставил его забыть о мерах предосторожности, которые любой другой предпринял бы с самого начала.
Майя больше не смотрела на него со страхом. Голландец предполагал, что теперь это — какое-то болезненное очарование. Эта смена эмоций, пусть даже временная, вызвала в душе благодарность. Когда она поймет до конца, что он поставил на карту, зачарованность вновь обернется ненавистью. Пусть он и раскаивается, но ведь именно он — ангел смерти, предвестник Апокалипсиса.
Четыре всадника! И все четверо в нем одном, несущем проклятие.
Пока Голландец излагал нечаянной спутнице историю своей высокомерной самонадеянности, «Отчаяние» продолжал дрейфовать. Теперь, когда шлюзы открылись, слова лились неудержимым потоком. Он чувствовал необходимость рассказать о событиях, которые пытался забыть столько вечностей подряд, и уж если кому-то и рассказывать, то именно этой женщине, которая могла бы быть его возлюбленной.
