- Я знаю, знаю, дорогая, - обняла она девушку и добавила, - мне донесли, что из Марселя в Аржантёй тебе доставлено письмо.
- О, Боже, - смешалась Готель.
- Не уж-то это молодой сеньор? - спросила сестра Элоиза, заглядывая Готель в, прячущиеся по сторонам, глаза.
- Я, - замялась та, заливаясь краской и чувствуя, как больно и громко внутри заколотилось её сердце, - я даже не знаю что сказать, - чуть слышно произнесла девушка.
- А что тут скажешь? Ответь же юноше и попроси тебе писать в Париж, - наказала аббатиса, - я не могу в стенáх Господних нарушать покой подобными вещами.
Больше сестра Элоиза о том не говорила. Они вышли и прошли вдоль всего аббатства за разговорами о Паркле, и Готель узнала, что аббатство это основал её покойный муж - Пьер, похороненный здесь же, в парке. Также, из рассказов аббатисы стало ясно, что сила её была в десятках учеников Пьера, которые теперь во многих городах стояли у вершин церковной власти. Более усвоить девушка не могла, поскольку все её сознание занимали непрочитанное письмо в монастыре Аржантёй, да голод, уверенно растущий в её желудке; и к тому моменту, как в столовой подали завтрак, Готель была уже голодна, как волк. Сестра Элоиза настаивала, чтобы девушка осталась хоть на день отдохнуть, но дорога и так была не близкой (аббатство находилось почти в Труа), а ждать еще один день, чтобы, наконец, прочитать заветное письмо, у Готель просто не хватило бы сил. После нескольких часов сна в одной из опочивален, она простилась с аббатисой и отправилась в обратный путь. Девушка молила Сару Кали и всех уже известных ей католических Святых, чтобы дорога была гладкой, и чтобы экипаж успел до наступления ночи добраться в Аржантёй; задерживаться даже на ночь у себя в Париже она не хотела.
Как то ни странно, всю дорогу от аббатства до монастыря Готель думала не о Раймунде, а о сестре Элоизе. Как могла она, ведающая двумя Божьими домами, быть столь терпимой к мирской жизни, да и сама вести себя за стенами храма, как того желала? Она толковала свою веру, как инструмент жизни, а не предмет поклонения; пользовалась ею, как неким ситом, чтобы отделять худое зерно от хорошего, любить или карать (как это случилось со здоровяком). Знание писания делало её сильной перед невеждами, и она сжимала в руке эту истину, как воин меч. "Всегда будь честной, Готель, - учила сестра Элоиза, - и ты всегда будешь правой". Девушка всматривалась в проходящие экипажем виды и спрашивала себя, сможет ли она когда-нибудь стать такой же настоящей.
