сидит рядом со мной, круглоголовый, широкоплечий и маленький, как подросток.
И мне все еще трудно поверить, что это он насажал столько гигантских
деревьев, что это у него дюжина детей, а было и больше, и каждый из них на
голову выше дедушки ростом и все-таки в чем-то навсегда уступает ему, и я
это чувствую давно, хотя, конечно, объяснить не в силах.
-- Вот если хочешь, -- неожиданно оживляется дедушка и спиной,
прислоненной к изгороди, нащупывает более удобную позу,
-- слушай... Однажды
поручили мне передать односельчанину одну весть. А он в это время уже был со
своим скотом на альпийских лугах. Это в трех-четырех днях ходьбы от нашего
села. И вот я пошел. Но как пошел? Сначала обогнал всех, кто со скотом
проходил по этой дороге. Потом обогнал всех, кто пешим шел по этой дороге,
потом обогнал тех, кто днем раньше вышел со скотом по этой дороге, и ночью
обогнал тех, кто пешим днем раньше пустился в путь. А на следующий день
утром, когда еще пастухи коров не успели подоить, я подошел к балагану.
-- Дедушка, а тех, что днем раньше выехали верхом?
-- спрашиваю я.
-- Тех не успел, -- отвечает дедушка.
-- И ты ни разу не останавливался?
-- Только чтобы выпить воды или кислого молока в пастушеском балагане.
Клянусь нашим хлебом и солью -- день и ночь шел, ни разу нигде не присев, -говорит дедушка важно и замолкает, положив на колени руки.
И опять я представляю, как дедушка топает по дороге и все, кто вышел
перегонять скот, остаются позади, и те, что идут сами по себе, остаются
позади, и те, что вышли со скотом днем раньше, остаются позади, и те, что
днем раньше вышли сами по себе, остаются позади. Но тех, кто днем раньше
выехал верхом, дедушка не достал, да и то, мне кажется, что они все
оглядывались и нахлестывали своих лошадей, чтобы дедушка их не догнал.
-- Ну ладно, пошли, -- говорит дедушка и легко подымается. Подымаюсь и я.
И снова зеленый сноп качается впереди.
Солнечные лучи, дробясь и
сверкая на свежих листьях, режут глаза, раздражают.
Наконец мы входим в ворота дедушкиного дома.
Дедушка открывает ворота
и, придерживая ногой, пропускает меня. Собаки с лаем несутся на нас и только
вблизи, узнав, притормаживают и отбегают. Мы
прислоняем к забору свои
вязанки.
На шум из кухни выходит моя тетушка. Она подходит к нам, еще издали
придав лицу скорбное выражение, смотрит на меня.
-- Умаял, убил, -- говорит она, показывая бабке, которая высовывается
из кухни, что она жалеет меня и осуждает дедушку.
Мои двоюродный братишка и сестренка валяются на бычьей шкуре в тени
