протиснувшись в дверь, спотыкающейся походкой идет на свое место.
Харлампий Диогенович смотрит ему вслед и говорит что-нибудь великолепное. Например:
-- Принц Уэльский.
Класс хохочет. И хотя мы не знаем, кто такой принц Уэльский, мы
понимаем, что в нашем классе он никак не может появиться. Ему просто здесь
нечего делать, потому что принцы в основном занимаются охотой на оленей. И
если уж ему надоест охотиться за своими оленями и он захочет посетить
какую-нибудь школу, то его обязательно поведут в первую школу, что возле
электростанции. Потому что она образцовая. В крайнем случае, если б ему
вздумалось прийти именно к нам, нас бы давно предупредили и подготовили класс к его приходу.
Потому-то мы и смеялись, понимая, что наш ученик никак не может быть
принцем, тем более каким-то Уэльским.
Но вот Харлампий Диогенович садится на место. Класс мгновенно смолкает.
Начинается урок.
Большеголовый, маленького роста, аккуратно одетый, тщательно выбритый,
он властно и спокойно держал класс в руках. Кроме журнала, у него был
блокнотик, куда он что-то вписывал после опроса. Я не помню, чтобы он на
кого-нибудь кричал, или уговаривал заниматься, или грозил вызвать родителей
в школу. Все эти штучки были ему ни к чему.
Во время контрольных работ он и не думал бегать между рядами,
заглядывать в парты или там бдительно вскидывать голову при всяком шорохе,
как это делали другие. Нет, он спокойно читал себе что-нибудь или перебирал
четки с бусами, желтыми, как кошачьи глаза.
Списывать у него было почти бесполезно, потому что он сразу узнавал
списанную работу и начинал высмеивать ее. Так что списывали мы только в
самом крайнем случае, если уж никакого выхода не было.
Бывало, во время контрольной работы оторвется от своих четок или книги и говорит:
-- Сахаров, пересядьте, пожалуйста, к Авдеенко. Сахаров встает и смотрит на Харлампия Диогеновича вопросительно. Он не
понимает, зачем ему, отличнику, пересаживаться к
Авдеенко, который плохо
учится.
-- Пожалейте Авдеенко, он может сломать шею.
Авдеенко тупо смотрит на Харлампия Диогеновича, как бы не понимая, а
может быть, и в самом деле не понимая, почему он может сломать шею.
-- Авдеенко думает, что он лебедь, -- поясняет Харлампий Диогенович. -Черный лебедь, -- добавляет он через мгновение, намекая на загорелое,
угрюмое лицо Авдеенко. -- Сахаров, можете продолжать,
-- говорит Харлампий Диогенович.
Сахаров садится.
-- И вы тоже,-- обращается он к Авдеенко, но что-то в голосе его едва
