слышались голоса людей. И
тем обидней было тонуть у самого берега.
Второй раз я унырнул немного ближе к обломку скалы, на котором они
сидели, и теперь совсем близко увидел туфлю парня, черную, лоснящуюся, крепко затянутую шнурком.
Я даже разглядел металлический наконечник на шнурке. Я вспомнил, что
такие наконечники на моих ботинках часто почему-то терялись, и концы шнурков
делались пушистыми, как кисточки, и их трудно было продеть в дырочки на
ботинках, и я ходил с развязанными шнурками, и меня за
это ругали. Вспоминая
об этом, я еще больше пожалел себя.
В последний раз погружаясь в воду, я вдруг заметил, что лицо парня
повернулось в мою сторону и что-то такое мелькнуло на нем, как будто он с трудом припоминает меня.
"Это я, я! -- хотелось крикнуть мне. -- Я проплывал мимо вас, вы должны
меня вспомнить!" Я даже постарался сделать постное лицо; я боялся, что
волнение и страх так исказили его, что парень меня не узнает. Но он меня
узнал, и тонуть стало как-то спокойней, и я уже не
сопротивлялся воде,
которая сомкнулась надо мной.
Что-то схватило меня и швырнуло на берег. Как только я упал на
прибрежную гальку, я очнулся и понял, что парень меня все-таки спас. От
радости и от тепла, постепенно разливавшегося по телу, хотелось тихо и
благодарно скулить. Но я не только не благодарил, но молча и неподвижно
лежал с закрытыми глазами. Я был уверен, что мое спасение не стоит его
намокшей одежды, и старался оправдаться серьезностью своего положения.
-- Надо сделать искусственное дыхание, -- раздался голос девушки надо мной.
-- Сам очухается, -- ответил парень, и я услышал, как хлюпнула вода в его туфле.
Что такое искусственное дыхание, я знал и поэтому сейчас же затаил
дыхание. Но тут что-то подступило к горлу, и изо рта у меня полилась вода. Я
поневоле открыл глаза и увидел лицо девушки, склоненное надо мной. Она
стояла на коленях и, хлопая жесткими, выгоревшими ресницами, глядела на меня
жалостливо и нежно. Потом она положила руку мне на лоб, рука была теплой и
приятной. Я старался не шевелиться, чтобы не спугнуть ее ладонь.
-- Трави, трави, -- сказал парень, оборачиваясь ко мне и снимая рубашку.
Рубашка потемнела, но у самого ворота была белой, как и раньше: туда
вода не доставала. Когда он заговорил, я понял, что расплаты за причиненный
ущерб не будет. Я сосредоточился и "стравил": было приятно, что у меня в
животе столько воды. Ведь это означало, что я все-таки по-настоящему тонул.
-- Будешь теперь заплывать? -- спросил у меня парень, с силой выкручивая снятую рубашку.
