Иногда я ложился на спину и, когда волна перекатывалась через меня, видел диск солнца, качающийся и мягкий.
Вокруг, в воде и на берегу, было много народу. Отдыхающих легко было
узнать по неестественно белым телам или искусственно темному загару. На
вершине каменной глыбы, громоздившейся на берегу, сидела девушка в синем
купальнике. Она читала книгу -- вернее, делала вид, что читает, точнее,
притворялась, что пытается читать. Рядом с ней на корточках сидел парень в
белоснежной рубашке и в новеньких туфлях, блестящих и черных, как дельфинья
спина. Он ей что-то говорил. Девушка, иногда откидывая голову, смеялась и
щурилась не то от солнца, не то оттого, что парень слишком близко и слишком
прямо смотрел на нее. Отсмеявшись, она решительно опускала голову, чтобы
читать, но парень опять что-то говорил, и она опять смеялась, и зубы ее
блестели, как пена вокруг скалы и как рубашка парня. Он ей все время приятно
мешал читать. Я следил за ними со своего островка и, хоть ничего не понимал
в таких делах, понимал, что им хорошо. Парень иногда поворачивал голову и
мельком глядел в сторону моря, как бы призывая его в свидетели. Он глядел
весело и уверенно, как подобает человеку, у которого все хорошо и еще долго
будет все хорошо. Мне было приятно их видеть, и я вздрагивал от смутного и
сладкого сознания, что когда-нибудь и у меня будет такое.
От долгого купания я продрог, но, не успев как следует отогреться на
берегу, снова лез в воду. Я боялся, что чудо не повторится и я не смогу удержаться на воде.
До скалы и обратно -- раз. До скалы и обратно -- два, до скалы и
обратно... И вдруг я понял, что тону. Хотел вдохнуть, но захлебнулся. Вода
была горькая, как английская соль, холодная и враждебная. Я рванулся изо
всех сил и вынырнул. Солнце ударило по лицу, я услышал
всплеск воды, смех,
голоса и увидел парня и девушку.
Не знаю почему, выныривая, я не кричал. Возможно, не успевал, возможно,
язык отнимался от страха. Но мысль работала ясно. Оттого, что я не мог
кричать, было страшно, как это бывает во сне, и я с отчаянной жаждой ждал,
что парень повернется в сторону моря. Но вдруг у меня в голове мелькнула
неприятная догадка, что он не прыгнет в море в таких отутюженных брюках, в
такой белоснежной рубашке, что я вообще не стою порчи таких прекрасных
вещей. С этой грустной мыслью я опять погрузился в воду, она казалась мутной
и равнодушной. Нахлебавшись воды, я опять рванулся, и солнце опять ударило
по глазам, и вокруг с удесятеренной отчетливостью
