Я купила билеты для себя и матери, которую не могла оставить одну, и со скудными сбережениями отправилась на землю ацтеков.
Какая чудесная, оказывается, это страна — древняя, красивая и экзотическая, но в то же время с политическими неурядицами и тиранией. Вскоре, после того как я начала посылать корреспонденции не только о красотах солнечной страны, но и о нищете и несправедливостях, бросившихся мне в глаза, меня уведомили, что мексиканское правительство больше не желает моего присутствия в стране.[13]
Как я узнала, вернувшись на родину, мой подвиг не убедил руководство редакции, что иностранным корреспондентом вполне может быть и женщина. Напротив, они сочли, что мне крупно повезло, поскольку меня не изнасиловали и не убили бандиты, и посадили снова писать репортажи о приемах, посещаемых светскими дамами с лошадиными лицами.
Нет, это неприемлемо. Питсбург слишком тесен для женщины, чья голова переполнена идеями. 23 марта 1887 года я оставила записку на столе Эразма Уилсона, ведущего колонки «Спокойные заметки» и моего дорогого друга:
«Дорогой Э.У.! Я уезжаю в Нью-Йорк. Не теряйте меня из виду.
Блай».
Я уехала в Нью-Йорк снова со своей бедной неразлучной мамой и сокровенной мечтой стать настоящим репортером, который будет стараться изменить мир к лучшему.
* * *
Честность для газеты то же самое, что добродетель для женщины.
Джозеф Пулитцер
Прибыв в Манхэттен, я сразу направилась в редакцию «Нью-Йорк уорлд», издания, которое я выбрала местом работы. Цитадель с куполом находилась на Парк-роу, где расположились газеты города, чтобы было легче шпионить друг за другом.
Охранник, стоявший перед входом в отдел новостей из главного вестибюля, не хотел меня впускать, когда я сказала, что хочу поговорить с мистером Пулитцером о работе репортера.
— Займитесь лучше готовкой для мужа и уборкой в доме, — сказал он мне.
Я закипела от злости. Врываться силой было бы бесполезно, охранник также сказал мне, что мистер Пулитцер уехал за границу.
Вскоре я узнала, что для газетных богов Готэма[14] не имело никакого значения, что я работала в «Диспетч», написала немало хороших статей и была иностранным корреспондентом в Мексике. Все мое ослиное упорство не принесло никакой пользы.
Просидев около четырех месяцев без работы, я осталась почти без гроша в кармане и похудела.
Стыдно признаться, но этот город испытывал меня на выносливость. Я уже была готова бросить свою затею, после того как у меня украли кошелек в Центральном парке и я оказалась на мели и перед угрозой выселения и голода, но тут вдруг на первой полосе «Нью-Йорк уорлд» появилась фотография Пулитцера, входящего в редакцию газеты. Он вернулся. Я никогда не забуду этот день — 22 сентября 1885 года.
