Из бесплодных раздумий меня вырвали голоса двух мужчин, поднимавшихся по лестнице. Быстро пробежав по коридору, я нырнул в нишу с мраморной статуей — тоже обнаженной натурой. То была не просто женщина, а, если судить по луку и колчану со стрелами, богиня Диана. Хвала богине охоты — за ее могучими чреслами я обрел безопасность. Затаив дыхание, я безмолвно взывал к небесам, чтобы дочь Юпитера и Латоны на сей раз не подтвердила свою репутацию богини разрушения и смерти.
В одном из идущих по коридору мужчин я узнал Мертена ван дер Мейлена, другой же, с которым торговец предметами искусства оживленно беседовал, был мне незнаком. Мужчина был строен, высок, несмотря на некоторую сутуловатость. Темная одежда с пышным белым жабо свидетельствовала о принадлежности к высокому сословию, а на узком худощавом лице запечатлелась аскеза.
Одним словом, человек этот явно не походил на тех, кто ищет утешение в увеселительных заведениях или борделях. Напротив, такие лица бывают у посвятивших жизнь укрощению плоти. Бледная до прозрачности, словно пергамент, кожа говорила о недугах. Глубоко посаженные глаза придавали голове сходство с черепом. И голос незнакомца звучал странно: чуть хрипловато и в то же время пронзительно. Когда они проходили мимо ниши, где я спрятался, я невольно вжался в стену, представив себе, как этот череп уставится на меня темными глазницами.
Но незнакомца явно не захватывали поиски проникших сюда неведомо как незваных гостей, он был поглощен беседой с торговцем ван дер Мейленом. По обрывкам разговора я установил, что речь шла о живописи, красках, их оттенках, о мастерах кисти. Среди прочих ван дер Мейлен назвал имя Рембрандта. Я чуть было не последовал за ними, так был заинтригован, но ни о чем подобном и думать было нечего — меня немедленно раскрыли бы. Я должен был благодарить судьбу за то, что меня не застукали в моем жалком убежище.
Едва ван дер Мейлен и его спутник удалились, как на лестнице раздались еще чьи-то шаги и голоса. На сей раз в коридор проследовала женщина в сопровождении мужчины. И эта пара была занята разговором.
Мужчина являл полную противоположность собеседнику ван дер Мейлена. Он был невообразимо тучен. Нужно сказать, что он представлял собой законченный тип зажравшегося скоробогача, сколотившего состояние на торговле пряностями.
Судя по всему, этот господин влил в себя красного вина соответственно своей комплекции, ибо язык его безнадежно заплетался, лицо раскраснелось, а походка была шаткой. Женщина, шедшая с ним, была уже не первой молодости, что, однако, не мешало ей увешивать себя побрякушками и вплетать в волосы слишком уж пестрые ленточки. Из-под туго затянутого корсета неукротимо дыбились груди. Она напомнила мне потаскух, что осаждают одиноких мужчин в Лабиринте Лингельбаха и в районе Розенграхт, где они устраивали настоящие столпотворения, и обладательница дребезжащего голоса, шествующая под руку с толстяком, явно могла претендовать на статус их предводительницы.
