Несмотря на синяки, ссадины и прочие «знаки отличия», я покинул школу борьбы в добром настроении. Все же легче, если у тебя есть сподвижник, особенно в таком запутанном деле, как выяснение причин недавних трагических событий. С другой стороны, мне удалось узнать о своем покойном друге нечто такое, что наводило на размышления. Да и погода явно была под стать настроению: тучи понемногу рассеивались, и сентябрьское солнце освещало улицы Амстердама ласковыми, совсем не осенними лучами. Усевшись на деревянную скамейку какой-то забегаловки на Принсенграхт, я заказал кружку пива, велел также принести трубку доброго табака и, созерцая прохожих и воды канала, отдался одолевавшим меня мыслям.
Грузовые лодки причаливали у товарных складов, с высоких коньков крыш спускались крючья подъемников, перегружавших прибывавшие товары — тюки с хлопком, бочки с вином, ящики, о содержимом которых мне оставалось лишь догадываться. Это могли быть драгоценные пряности с островов Вест-Индии или кора деревьев из Португалии, в бочках — направлявшееся в Россию или Германию вино из испанской Малаги или же пиво из Брабанта. В мешках обычно перевозили ткани из Англии и табак из Турции. Наблюдая эту картину, я внезапно понял, что совет, поданный Охтервельтом, не так уж и абсурден.
Мною овладело странное желание покинуть родные края, убраться за тридевять земель. Воображение рисовало незнакомые города, пестрые восточные базары, синюю гладь бескрайних океанов. Батавия, Суматра, Маврикий, Суринам! Как странно и волнующе звучали эти названия, задевая потаенные струны моей души. Я видел местных жителей этих островов, слышал их говор на непонятном наречии, представлял себе невиданные растения и животных. Разумеется, того, кто отважится на путешествие в далекие страны, всегда подстерегают угрозы — тропическая лихорадка, морские разбойники, хищные звери. Но лишь того, кто, презрев все опасности, отправляется неведомо куда, ждут великие открытия.
Здесь, в Амстердаме, меня ничто не удерживало — следовало это признать, — что сулило бы мне блестящее будущее. Здесь было пруд пруди подобных мне начинающих живописцев. Лишь считанные из моих ровесников могли надеяться на то, что дорастут до известных мастеров кисти, но и это не служило гарантией безбедного существования. И лучший пример тому — судьба самого Рембрандта. Нет, я был не хуже многих, даже очень многих молодых художников, но разве мог я причислить себя к Рубенсу, Франсу Халсу и другим знаменитостям?
