Борец с сомнением уставился на меня:
— Но картина — всего лишь одна сторона медали. Картина — неодушевленный предмет, она не размышляет, ей неведомы чувства, она не в состоянии действовать.
— Я знаю художников, которые несколько иначе думают о своих произведениях, — возразил я и тут же добавил: — К сожалению, у меня нет никаких доказательств истинности моей версии. Но я всеми силами постараюсь выяснить, какова роль этой картины. Ее исчезновение вскоре после убийства Гезы Тиммерс должно иметь объяснение.
— В целом я согласен с вами. Вам удалось хоть что-то выяснить?
— Нет, просто до сих пор не было времени.
Я говорил правду. Мое первоначальное предположение, что написанная лазурью картина могла принадлежать кисти Рембрандта или кого-нибудь из его учеников, пока что подтверждения не находила. Я обшарил все комнаты дома на Розенграхт, однако не нашел ни одной картины, колористика которой хотя бы отдаленно напомнила мне о той, что несла смерть. Дело в том, что Рембрандт вообще не пользовался лазурью. Я ни разу не видел, чтобы он готовил краску синего цвета. Если в этом доме и можно было отыскать синюю краску, то она принадлежала мне самому, ее я использовал при написании портретов.
— Если что-нибудь разузнаете, уж возьмите на себя труд сообщить мне, господин Зюйтхоф, — попросил Роберт Коре. — Я с удовольствием готов помочь вам в ваших розысках.
— Чем объяснить вашу готовность? — вырвалось у меня.
— Вероятно, тем, что надо мной тяготеет долг. В свое время мы с Осселем были закадычными друзьями, водой не разольешь, ни дать ни взять — родные братья. Мне следовало помириться с ним, пока он был жив, но теперь я хочу попытаться помочь смыть страшное пятно позора, которое, если судить по тому, что вы мне рассказали, легло на него не совсем заслуженно. — Прищурившись, Корс вперил в меня взгляд. — А те трое подонков тогда, на Розенграхт? Может, они вовсе не случайно выбрали вас своей жертвой? Может, кто-нибудь им посоветовал? — спросил он.
— Вы прямо читаете мои мысли. Но точно утверждать не могу.
— Короче говоря, остается хорошенько подготовить вас на случай, если на вас вновь нападут. По крайней мере отбиться с грехом пополам. Не возражайте, я посвящу вас в азы борьбы. И не дай Бог, если вы попытаетесь всучить мне за это хоть грош!
В тот день я приступил к изучению приемов борьбы, что не стоило мне ничего, если не считать синяков да шишек. Один раз я показал себя настолько способным учеником, что даже исхитрился броском через бедро уложить на ковер своего наставника. Когда я, не на шутку перепугавшись, осведомился, все ли у него в порядке, он в ответ ухмыльнулся: мол, падение на пол есть часть тренировок. Дескать, этим он и займется со мной на следующем занятии. Откровенно говоря, я вовсе не был уверен, что на самом деле подловил его, вполне может быть, что он по доброте душевной поддался мне.
