Я наблюдаю, как Ванда вглядывается в измазанный памперс.
— «Сникерс»? — предполагает она и ошибается.
Следующий подгузник достается Ванессе. Это высокая платиновая блондинка с короткой стрижкой и проницательными голубыми глазами. В нашу первую встречу она пригласила меня в свой кабинет и тут же налетела с заявлениями о том, что тест оценки успеваемости — это сговор между приемными комиссиями, чтобы иметь возможность по всему миру обирать каждого абитуриента на восемьдесят долларов. «Ну? Что скажете в свою защиту?» — произнесла она напоследок и замолчала, чтобы перевести дыхание. «Я новый музыкальный терапевт», — представилась я. Она непонимающе уставилась на меня, потом взглянула в свой календарь и отлистала назад страницы. «Ой, — сказала она, — видимо, представитель центров «Каплан» приедет завтра».
Ванесса даже не посмотрела на подгузник.
— Мне это напоминает кучку, — сухо сказала она. — Две, если уж быть более точной.
Я прыскаю от смеха, но, похоже, шутка Ванессы понятна только мне. Алекса выглядит подавленной, потому что ее командные игры не воспринимаются серьезно. Вмешивается моя мама и забирает подгузник у сидящей на коврике Ванессы.
— Давайте поиграем в «Назови детеныша», — предлагает она.
Я чувствую, как в бок что-то кольнуло, и бессознательно поглаживаю в том месте рукой.
Мама читает с листа, который Алекса распечатала из Интернета:
— Детеныш льва…
Моя сестра вскидывает вверх руку.
— Львенок! — выкрикивает она.
— Верно! Детеныш рыбы…
— Икра? — гадает Ванесса.
— Малек, — отвечает Ванда.
— Такого слова нет, — возражает Изабель.
— Говорю тебе, я слышала этот вопрос в «Кто хочет стать миллионером?».
Неожиданно меня скручивает такая резкая боль, что я начинаю задыхаться.
— Зои!
Мамин голос доносится откуда-то издалека.
Я пытаюсь встать.
«Двадцать восемь недель, — думаю я, — слишком рано».
Меня опять словно режут изнутри. Я падаю на маму и чувствую между ногами что-то мокрое.
— Похоже, у меня только что отошли воды, — шепчу я.
Я опускаю глаза и вижу, что стою в луже крови.
Вчера вечером мы с Максом впервые заговорили об имени ребенка.
— Джоанна, — шепчу я, когда он погасил свет.
— Не хочу тебя разочаровывать, но это всего лишь я, — отвечает Макс.
Даже в темноте я вижу, как он улыбается. Макс из тех мужчин, которые, как я считала, никогда не обратят на меня внимания: высокий, широкоплечий, занимающийся серфингом, с копной белокурых волос и такой ослепительной улыбкой, что девушки-продавщицы роняют сдачу, а мамочки замедляют шаг, проходя возле нашего дома. Меня всегда считали умной, но даже при самой развитой фантазии меня нельзя назвать красавицей. Я — соседская девочка, из тех, кто стоит на танцах без кавалеров, чьи черты лица даже трудно вспомнить. Когда он впервые заговорил со мной — на свадьбе у своего брата, когда я подменяла вокалистку в группе (у той образовались камни в почках), — я принялась оглядываться по сторонам, уверенная, что он обращается к кому-то другому. Несколько лет спустя он признался, что никогда не умел общаться с девушками, но мой голос — словно наркотик: он просочился ему в вены и вселил мужество подойти ко мне во время пятнадцатиминутного перерыва между песнями.
