Я кивнула и подтащила к кабинке небольшой стульчик.
Женщина глубоко вздохнула, как будто подобная тупость персонала была ей не в новинку.
— Нет, — устало произнесла она, — мне нужен другой.
Я оторопело уставилась на нее.
— А этот почему не годится?
Женщина рассмеялась.
— Если бы президент Соединенных Штатов был женщиной, — сказала она, — в каждом чертовом ресторане были бы высокие стульчики, а матерям с маленькими детьми разрешали парковаться в зоне для инвалидов. — Все это время она скатывала кусочки булки в небольшие шарики, которые малыш запихивал себе в рот. Она вздохнула и встала с диванчика. — Раз у вас нет высокого стульчика для ребенка, мне тут поесть не удастся. Прошу прощения за то, что отняла у вас время.
— Я могла бы его подержать, — вдруг выпалила я.
— Простите?
— Я говорю, что могу подержать вашего ребенка, — повторила я. — Пока вы будете есть.
Женщина молча смотрела на меня, а я вдруг отметила, какой у нее измученный вид. Она дрожала, как будто очень долго не спала. Она не сводила с меня взгляда карих глаз.
— Вы в самом деле готовы это сделать? — прошептала она.
Я принесла ей пирог со шпинатом и осторожно взяла ребенка. Я чувствовала на себе взгляд наблюдавшей за мной из-за приоткрытой двери кухни Марвелы. Малыш напрягся и не желал усаживаться мне на колени. Потом он попытался схватить меня за волосы.
— Эй, — окликнула его я, — так нельзя!
Он только засмеялся.
Он был тяжелый и весь какой-то влажный. Он извивался, пока я не посадила его на стойку. Там он немедленно перевернул баночку с горчицей, а выпавшую из нее ложечку вытер о свои волосы. Я не могла отвернуться от него ни на минуту. И не могла понять, как я… как кто угодно может посвящать себя этому двадцать четыре часа в сутки. Но от него пахло присыпкой, и ему нравилось, как я скрещиваю глаза на переносице. Когда мать хотела его забрать, он вцепился в мою шею. Я смотрела им вслед, изумляясь, как ей удается все это на себе тащить. И еще я не могла не отметить странное чувство облегчения, охватившее меня, когда я вернула младенца матери. Я смотрела, как она идет по улице, перекосившись на левый бок, тот самый, на котором она несла ребенка, как будто из-за него ей не удавалось сохранять равновесие.
Марвела подошла и остановилась рядом со мной.
— Может, ты объяснишь, что все это означает? — попросила она. — Или мне придется клещами выдирать из тебя признание?
Я обернулась к ней.
— Я беременна.
Глаза Марвелы распахнулись так широко, что я отчетливо увидела белую полоску вокруг ее угольного цвета радужки.
