Атомная база | страница 76

— Насколько я знаю наших красных друзей, они скоро снова поднимут вопрос о яслях. И на этот раз он может быть решен иначе. Я поговорю с шурином и другими влиятельными лицами. Ясли будут построены.

— А если ваш шурин откажет? А сословие жен?

— Вы издеваетесь надо мной. Ну что ж. Я ведь и не пытаюсь изобразить из себя героя. И все же я обещаю, что по этому вопросу я буду выступать так, будто меня вдохновила женщина.

— Беременная прислуга, — поправила я.

— Женщина, которой я восхищаюсь с первой минуты.

— Один человек в припадке пьяной откровенности сказал мне, что я из породы тех женщин, с которыми мужчинам хочется лечь в постель в ту же минуту, как они их увидят.

Он подошел ко мне и обнял.

— Есть такие женщины, что мужчина, встретив одну из них, в ту же минуту забывает всю свою жизнь, как нечто бессмысленное. И он готов порвать все узы, связывающие его с окружающими, и пойти за этой женщиной на край света.

— Нет, я не поцелую вас, — сказала я, — если вы не обещаете никогда не давать мне денег. Я хочу сама зарабатывать свой хлеб как свободный человек.

Он поцеловал меня и что-то проговорил.

— Я знаю, что я ужасно глупо себя веду, — сказала я потом. — Но что же мне делать: вы ни на кого не похожи.

Церковь воздвигается в долине, скрытая с восточной стороны холмом, на котором расположился дом. С хоров виден зеленый склон. Еще прошлой осенью начали кладку стен, но на крышу денег не хватило. Стены так и простояли до весны, пока от правительства не были получены средства на постройку церкви.

Я сижу в расщелине у ручья, где запах осоки зимой сильнее, чем летом. Здесь мы в детстве играли коровьими рогами и овечьими челюстями и черпали ржавыми жестянками воду из ручья, которая была для нас то шоколадом, то мясным супом, то водкой. А позже здесь в течение трех летних ночей стояла остроконечная палатка. Я сижу и прислушиваюсь к ударам молотка и посвистыванию ржанки.

В старые времена церковный приход состоял из двенадцати дворов, некоторые говорят — из восемнадцати. Но в прошлом столетии церковь была разрушена.

А теперь здесь снова воздвигается церковь, хотя в долине осталось всего три двора, а один из них — двор Йоуна из Барда — вряд ли можно принимать в расчет. Жена Йоуна умерла, дети уехали на Юг. В доме его больше не разводится огня. Он горит только в душе Йоуна. А его религия — это скорее вера в божественность лошадей, чем в единого бога. Йоун всегда называл церковь боговой конюшней, а священника — жеребенком в этой конюшне душ. Ни я, ни кто другой не слышали от него иных благочестивых слов, кроме «Отче наш», а читал он эту молитву, как и все в нашей округе: «Отче наш, ай-яй-яй! Опять эта проклятая гнедая кобыла изгадила весь луг!» Эту молитву он читал и утром и вечером.