— Это ты, возрожденный Скарпхедин? Вот уж не думала, что это ты сидишь здесь и хнычешь.
— Да, это я.
— Что с тобой случилось?
— Они избили меня и выгнали.
— Кто?
— Конечно, исландцы, проклятые исландцы.
— Почему же?
— Они не хотели платить. Сначала заманили меня. А потом отказались платить. Убила бы этих проклятых исландцев, by golly.[36]
— Но это же наши земляки.
— Наплевать. Они не хотят платить. Бьют, выбрасывают людей на улицу, а сами жуют табак.
— Может, позвать врача, Патра, или заявить в полицию? Или хочешь, я отведу тебя домой?..
— Нет, нет, нет! Никакого врача и никакой полиции! И не нужно отводить меня домой.
— Домой, к нашему органисту.
— У меня нет дома, и меньше всего я хочу идти к органисту, хотя я четыре года ночевала у его матери, потому что он святой человек. Все было о'кей, пока были американцы. А теперь их осталось мало, и у каждого есть своя постоянная подружка. И мне приходится опять, как в молодости, гулять с исландцами, которые жуют табак, бьют и не хотят платить. О мои дорогие американцы! Боже, сделай так, чтобы они поскорее вернулись с атомной бомбой.
— Помилуй тебя бог, Клеопатра! Скарпхедин ни за что бы так не сказал, даже когда сжигали Ньяля и когда Топор Риммугигур рассекал ему голову.
— Если уж мне нельзя даже быть sorry,[37] тогда проваливай…
Из носу у нее течет кровь, глаз подбит, от нее слегка попахивает водкой, но она почти трезва; очевидно, от побоев хмель прошел. Я собираю ее вещи в сумку, даю ей платок, чтобы вытереть кровь с лица — он сразу же намокает, — убедившись таким образом, что кровь и слезы Клеопатры имеют такой же химический состав, как и у всех других девушек, я, поколебавшись немного, предлагаю ей пойти ко мне ночевать, и она призывает на меня благословение бога-отца и сына и не знаю, чье еще. Как правило, люди с подмоченной репутацией чрезвычайно религиозны. Она встает, вынимает губную помаду и зеркальце и при свете фонаря красит губы. В ночном, полном зла мире это действие производит на меня впечатление поступка большой моральной силы. И мне становится стыдно, что я такое ничтожество.
Она жалеет, что была так непредусмотрительна при американцах и не позаботилась о приличном жилье для себя. Так глупо было надеяться на то, что война будет продолжаться вечно. Когда они устраивали party[38] в своих чудных бараках с cosy[39] уголками и fancy[40] освещением — вот это была жизнь! Да!
Она начала с липового полковника где-то между Хафнарфьордом и Рейкьявиком, а кончила настоящим полковником с седыми волосами и диабетом. Она была на вечере у янки вместе с премьером — американцы ведь либералы, потому что у них есть атомная бомба и они не делают различия между премьер-министром и уличной девкой.
