Если то, что случилось, касается тебя одной, только тебя, то рассказ перестает быть рассказом и ты не должна об этом говорить. А тем более писать. Так меня воспитали, такова я, и тут уж ничего не поделаешь.
Поэтому я не хочу объяснять, как и почему все произошло. Я могу только рассказывать о событиях до тех пор, пока это не перестанет быть рассказом.
Я знала, что он, как и в прошлый раз, ждет меня в кухне. Не прислушиваясь, я чувствовала через стену, что он там, знала, что мы выйдем отсюда вместе. Мой урок кончился, я надела пальто, попрощалась с органистом и, как всегда, получила цветы. Тот, за стеной, тоже встал; мы вышли вместе. Все было, как в прошлый раз, только теперь он все время молчал. Он шел рядом со мной, не произнося ни слова.
— Скажи что-нибудь.
— Зачем? Я провожаю тебя потому, что ты с Севера. Потом мы расстанемся.
— Что ж, молчи, если хочешь. Мне правится слушать, как ты молчишь, — сказала я.
Не успела я опомниться, как он резко притянул меня к себе и взял под руку. Он держал меня крепко, может быть, даже слишком крепко, но совершенно спокойно, и молчал. Его рука касалась моей груди.
— Ты, видно, привыкла ходить с мужчинами?
— С теми, кто чувствует призвание, нет.
Мы шли и шли, пока он вдруг не выпалил:
— Ты косишь на один глаз.
— Скажешь тоже!
— Честное слово. Ты косая.
— Хорошо хоть, что не одноглазая.
— Да, ей-богу. Если внимательно присмотреться, ты косишь. Иногда я сомневаюсь, а иногда я уверен в том, что ты косая. Ну просто ужасно, как ты косишь.
— Только когда я устану. Правда, у меня глаза широко поставлены, как у совы, ведь меня и зовут совой.
— Никогда в жизни не видел, чтобы человек так косил. Что же теперь делать?
Он говорил как будто мрачно, но в голосе его была такая теплота, что во мне что-то шевельнулось.
И все-таки я была спокойна, разницу между ним и тем, другим, я чувствовала по своим коленям. Когда мы подошли к двери моего дома, я открыла сумку, но оказалось, что ключей нет. Нет и все тут. Час ночи. У меня были ключи от парадного и черного хода, и я, уходя, никогда не забывала брать их с собой: ведь иначе я не попаду в дом. Ключи всегда лежали в сумке. А тут я забыла их, или, может быть, потеряла, или они, лишившись своего материального образа, каким-то чудом или колдовством превратились в ничто. Я перерыла всю сумку, вывернула наизнанку подкладку, на случай если ключи завалились туда, но все было напрасно. Я не могла войти в дом.
— А ты не можешь постучать?
