Пальцы замерли.
- Кёнигсберг победил?
- С отрывом в двести шесть баллов.
(Пока меня не освистали фанатики «Евровидения»: тут Рогер немного ошибся. На самом деле Кёнигсберг победил с отрывом в двести шестнадцать баллов.)
- … Кто пел?
- Ребекка Линдберг! – Рогер ещё отчаянней завилял невидимым хвостом и выпучил глаза, как часто делал, когда она была маленькой.
- Ну папа, – вздохнула Ребекка. – Брось паясничать.
Вы тоже подумали, что он паясничает?
Вы тоже ошиблись.
Затягивая «Напрасно старушка ждёт сына домой» в студии «Вражеского радио», Княжна Мери рыдала не потому, что ей было так жалко господина Рыбакова. Она рыдала, потому что полдевятого огласили итоги голосования. 87,5% тех, кому было не всё равно, не желали видеть её на сцене вместо Ребекки. Символизм пения Княжны под красно-янтарно-голубым флагом впечатлил кёнигсбергских политиков, но не тронул население РЗР.
Потому что людям, по большому счёту, начхать на символизм. И на далеко идущие последствия, которые тщатся предвосхитить министры на своих закрытых совещаниях в комнатах без журов и окон. Люди любят дешёвые спектакли, но, надо отдать им должное, не любят бесстыжего лицемерия. Их не колышет, что там за комильфо в Москве и какие мантры нужно читать, чтобы удержаться в российском телевизоре. Искренне ли, по долгу ли службы – ещё совсем недавно Княжна Мери публично плевала им в лицо. И едва людям дали возможность влепить Княжне пощёчину, они ею воспользовались.
Но это только половина правды. Другая половина, как ни крути, в дешёвых спектаклях. В народной любви, на которую я угробил четыре главы. Люди хотят любить громко. Им нужен повод пошуметь под окнами представительства Европейского вещательного союза. Им нужен шанс помахать самодельными плакатами с орфографическими ошибками и подержать портреты, распечатанные дома на папином принтере. Им подавай ночные заявления о форс-мажорных исключениях из правил. А главное, во время финала, когда участница под номером семнадцать не выйдет на сцену, когда зазвучит музыка и на экранах покажется поющее лицо Ребекки, им хочется плакать навзрыд, сжимая те самые красно-янтарно-голубые флаги, размазывая по лицу косметику, утирая мокрую щетину. Когда зазвучит песня номер семнадцать, им очень надо подпевать срывающимися голосами и шмыгать носом, и обнимать друг друга.
А впрочем, что я говорю – главное всё же не это. Главное – самое-самое главное – что потом, во время подсчёта голосов, когда впечатлительные европейцы спасуют перед народным горем, обаянием
