Ах, вот как! Значит, на Александра Исаевича не нужно было поднимать руку, чтобы он признался в чем угодно…
Ну, а как другие? Извините за деликатный вопрос.
Чтобы иметь абсолютную ясность, я решил обратиться к разным лицам из близкого окружения Александра Исаевича: Л. А. Самутину, человеку, предоставившему Солженицыну материал для книги «Архипелаг ГУЛаг» и прятавшему его рукопись; капитану второго ранга Бурковскому, заместителю командира крейсера «Аврора», некогда находившемуся в заключении вместе с Александром Солженицыным; давнему его другу Николаю Виткевичу. Я им задал такой вопрос: «Били ли вас, мучили каким-либо образом, применяли ли к вам любое другое средство физического воздействия во время допроса?» (Разумеется, эти люди не знают друг друга, и каждому из них этот вопрос был задан в отдельности.)
Вот что они мне ответили.
Л. А. Самутин: «Никто ко мне даже не прикоснулся. Правда, по отношению ко мне были грубы. Кричали, ругались (непристойно ругались), но вы должны понять, что я был настоящий враг. Офицер власовской армии. Не просто какой-то рядовой. Я редактировал во время войны власовскую газету «На дальнем посту», которая выходила в Дании, где в то время жило много власовцев. Нашим, — сказал он в заключение, — меня выдали англичане. Я ждал самого плохого, но за все время следствия не получил даже тычка».
Капитан второго ранга Бурковский: «Я попал к молодым следователям. Они нервничали. Если иногда не все шло так, как им хотелось, они кричали и излишне грубо ругались. Но бить? Никто меня ни разу не ударил».
Николай Виткевич: «Нет. Я думаю, что это было строго запрещено».
Это говорят люди, проживающие на территории Советского Союза. Можно предположить, что они боятся или что их «обработали» органы безопасности. Любопытно, что и как говорит о своих допросах человек, живущий на Западе. Он был арестован в 1940 году в Москве и провел в лагерях и тюрьмах в общей сложности тринадцать лет. Зовут его Дмитрий Михайлович Панин. Он ярый враг Советского Союза.
«Моим следователем на Лубянке был молодой человек лет тридцати по фамилии Цветаев, кажется, из инженеров, мобилизованный органами [советской госбезопасности. — Т. Р.]. Он, видимо, недавно окончил курсы следователей, и наше «Дело» было для него сдачей экзамена. Зла у меня против него не было и нет. Он старательно отрабатывал все, что было написано для него на бумажке старшим следователем, и добросовестно, но беззлобно ругался, кричал, угрожал, как этому обучали на курсах. Во время следствия на Лубянке вид у этого чекиста был цветущий, белое с нежным румянцем лицо было привлекательным и отнюдь не зверским»
