.
Спираль предательства, первый виток которой начался у Солженицына еще с драки с его школьным другом Каганом, все нарастала. Появлялись новые витки: изворотливость во время вступления в комсомол и жестокость по отношению к собственной матери. (Прибыв на короткий срок из воинской части по вызову умирающей матери, он предпочел провести ночь у возлюбленной. Мать скончалась, так и не дождавшись сына.)
Трусость не позволяет Солженицыну стать кем-либо иным, кроме как предателем.
Но история с окружением имела еще одно последствие. Точнее, преподнесла ему еще один урок. Солженицын обнаружил потрясающую для себя вещь: ведь он может погибнуть… Его могут убить… Война — это не только нечто вроде загородной прогулки — с адъютантом, который заваривает для тебя чай; услужливыми солдатами, помогающими облачиться в шинель, и другим адъютантом, который переписывает твои литературные опусы; с землянкой и печкой, около которой можно почитать или понежиться с женой. На него тоже распространяются законы фронта — законы смерти. А этого Солженицын не может допустить. Ни в коем случае! Особенно теперь, когда до конца войны — это видит каждый — остаются не годы, а месяцы, может быть, недели. В такое время умирать не хочется. И все же еще гибнут советские солдаты. Бои становятся ожесточеннее. Однако Солженицын твердо убежден, что он всегда и во всем должен быть исключением. Он не только математик, умеющий точно и по-деловому рассуждать. Он и виртуозный интриган. Поэтому в его голове рождается, вероятно, самый совершенный и самый подлый, который когда-либо был выдуман, план спасения собственной жизни.
Но прежде обратимся к воспоминаниям его первой жены. Наталия Решетовская пишет, что в начале марта 1945 года она получила последнее письмо от Солженицына. А затем наступило молчание. Она писала командирам, знакомым, друзьям. Наконец снова появляется верный Илья Соломин.
«Вас, конечно, интересует судьба Сани, почему он не пишет и что с ним. Он откомандирован из нашего подразделения. Почему и куда, не могу Вам сейчас сообщить. Знаю только, что он жив и здоров, а больше ничего, а также, что с ним не случится ничего плохого».
«Жив и здоров»! А это уже слишком много. В годы, когда ежедневно умирают тысячи солдат Красной Армии, какая из советских женщин может с облегчением сказать, что ее мужу не грозит опасность погибнуть!
Но соломинские слова не однозначны, они вызывают один вопрос за другим. Почему он не может написать, куда занесла Солженицына беспокойная военная судьба? Жив и здоров, но где и в каких условиях? Решетовская сейчас вспоминает, что ей тогда пришло в голову: не послали ли Солженицына на выполнение какого-нибудь специального задания? Но особое задание — будь то разведка в глубоком тылу или в другом месте — это не прогулка, а такое дело, когда рискуют жизнью. Между тем соломинские слова «жив и здоров» и «с ним не случится ничего плохого» прямо противоречат такому предположению.
