— Так его может заклинить.
— Да! Если грани совмещены плохо, повернуть не получится.
— И люди станут играть с этой штукой?
— Это уже моя забота.
Джо пожал плечами.
— Ладно. Деньги твои.
— Вот именно.
— Опытный образец будет готов через две недели.
Они ударили по рукам.
Дела в Толидо наконец-то улажены. Патентные исследования шли своим чередом, Патадорн займется образцом. Если повезет, через месяц можно выпустить первую партию. К Рождеству, конечно, не поспеет — ну и ладно. Для головоломки праздники не нужны.
Первичный вышел на автобусной станции, оставшиеся три мили до фермы проехал на попутке. Там первым делом отправился в сарай и положил договоры в тайник с деньгами. Когда он спустился с чердака, внизу, у стойл, его ждал отец.
— Привет. Я не опоздал к ужину?
Ответа не последовало. Первичный понял, что влип.
Отец в рабочем комбинезоне стоял, уперев кулаки в бока, его лицо раскраснелось.
— В дом! — сказал он тихо, но твердо.
— Папа…
— В дом. Живо! — Отец вскинул руку, указывая на дверь.
Первичный подчинился, однако, подходя к дому, разозлился сам. С какой стати Билл так раскомандовался?
Мать сидела за кухонным столом, крепко сцепив побелевшие пальцы.
— Ты где был? — резко спросил отец.
— Не твое дело! — отбрил Первичный.
— Пока ты живешь в моем доме, это мое дело! — заорал отец.
— Сейчас соберу вещи и уйду.
— Билл, — вмешалась мать, — мы же договорились.
Отец отвел взгляд в сторону.
— Он заскочил в сарай с таким видом, будто ничего не произошло. Будто так и надо!
— Где ты был, Джон? — повернулась к нему мать.
Первичный открыл рот, чтобы огрызнуться снова, но отчего-то произнес:
— В Толидо. Мне нужно было… привести в порядок мысли.
Мать кивнула.
— Это полезно.
— Конечно.
— Теперь тебе лучше?
— Да… то есть, нет.
Первичный внезапно почувствовал тошноту. Он все еще злился, но уже больше на себя, чем на отца.
— Все в порядке, — сказала мать. — Ничего страшного не произошло, и мы рады, что ты вернулся. Правда, Билл?
Отец хмыкнул, потом сказал:
— Да, мы рады, что ты вернулся, сын. — Он сгреб его в охапку и притиснул к груди своими огромными крестьянскими ручищами.
Первичный хлюпнул носом и, не сдержавшись, зарыдал в голос, как не рыдал с десяти лет.
— Прости меня, папа, — пробормотал он сдавленно в отцовскую рубашку.
— Ничего, ничего…
Потом подошла мать, и они долго стояли, обнявшись. Он так давно не обнимал своих родителей.
