— Я была такого же мнения еще до вступления в войну России, — сказала миссис Джесмонд уже серьезно, без улыбки. — А сейчас я просто убеждена в этом.
— Убеждены? В чем? — спросил я.
— В том, что глупо с нашей стороны продолжать войну ради большевиков. Ничего мы не выиграем, а потерять можем очень многое.
Я посмотрел на нее, и затем, пока глаза мои рассеянно блуждали по ее гостиной, представил себе, как в первую зиму войны, когда она еще не могла развернуться по-настоящему, в таких вот комнатах в Париже собиралось, должно быть, множество женщин, подобных миссис Джесмонд: красивых, умных, культурных, утонченных, нежно благоухающих, холеных гадин.
Следя за нею уголком глаза, я заметил, что она и мистер Периго быстро переглянулись. Необходимо было поддержать разговор.
— Да-да, — промямлил я, всем своим видом показывая, что опять разыгрываю ту же роль, — я понимаю, что вы оба имеете в виду, но я привык думать иначе. И потом… поскольку в это дело вмешалась Америка…
— Америка, насколько я знаю, планирует широкое развитие военной промышленности, — сказал мистер Периго. — Но это еще только планы.
— Ну, при ее ресурсах… — начал я.
Он не дал мне договорить. Личина непринужденности и вкрадчивой любезности разом слетела с него.
— У нас без конца мелют разную чепуху о ресурсах, как будто самолеты растут на деревьях, а танки можно выкапывать на огородах, как картошку. Чтобы эти ресурсы превратить в военное снаряжение, нужно не только время: для этого требуются большая организованность, энергия, волевое усилие всего народа. А есть ли в демократических государствах такая организованность, энергия и коллективная воля? Если да, то до сих пор, во всяком случае, они мало проявлялись.
Вот как заговорил этот слоняющийся без дела торговец картинами! Я посмотрел на миссис Джесмонд. Она улыбнулась мне, потом взглянула на часы, будто украдкой, а в действительности стараясь, чтобы я это заметил, и я понял намек. Вероятно, наступал час, когда кто-то из молодых людей, оставшихся внизу, должен был прийти к ней сюда.
— Ну, мне пора. Большое спасибо, миссис Джесмонд, — сказал я, продолжая играть роль неотесанного простака. — Я чудесно провел время, так что если получу работу и останусь здесь, то вскоре загляну к вам еще разок.
— Ну, конечно, непременно, — отозвалась она и крепко, выразительно пожала мне руку. Как соблазнительны были эти бархатистые и розовые, как персик, щеки! Она, может быть, и чужую кровь себе переливала, доставая ее на черном рынке.
