И тогда единственным хозяином - владыкой, царем, тюремщиком, палачом! - для женщин становился евнух Шаазгаз, упивающийся своей властью за закрытыми дверями и вымещавший на них свою лютую ненависть ко всему женскому роду. И ему не важно было, что потом жены х стонали по ночам, как болотные выпи, и что красота их постепенно меркла - такова уж женская судьба...
"...Всякую козу когда-нибудь вешают за её же ногу, - удовлетворенно усмехнулся Шаазгаз, и сплюнул себе под ноги, в траву. - А то - ишь ты! все мечтают стать царицами, всякая безымянная девица, привезенная во дворец из далекой пустыни..."
Мардохей помнил, какие мрачные дни потянулись для дворцовых слуг сразу же после пира, на который отказалась явиться царица Астинь. Когда гнев царя утих и на следующее утро он вспомнил об Астинь и о том, что определено с ней сделать по указу, Артаксеркс, как рассказывали потом утренние прислужники, сделался совсем зеленым, и даже не пожелал подниматься со своего ложа. Несколько дней его лечили лучшие лекари и жрецы, а из Вавилона был срочно доставлен во дворец великий жрец бога Мардука, оживляющий даже мервецов. Священной палочкой он рисовал на земле образ царя, над которым читал заклинания, долго кропил это место водой, простирал к небу руки. А египетские врачеватели советовали применить к царю специальные ароматические бани, уравновешивающие влажный и сухой воздух, а также кровопускание, которое помогло бы устранить дурную кровь, вызывающую упадок сил.
"Царю нужна женщина, новая царица, - коротко сказал тогда Харбона. Он ещё слишком молод, его кровь бурлит и взывает к новой жизни, неужто вы сами этого не видите?"
И тогда царские евнухи приказали, чтобы царю Артаксерксу срочно начали искать молодых, красивых видом девиц взамен царицы Астинь, и во все области были назначены специальные наблюдатели, знающие толк в женской красоте.
Признаться, Мардохей давно уже не слушал, о чем злобно бубнил вслух евнух Шаазгаз, потому что думал теперь о Гадассе, о её навязчивых просьбах ответи её в дом Гегая и про глупые её уверения, что она непременно станет царицей, божественной супругой царя Артаксеркса.
"Никогда, - подумал сейчас Мардохей. - Никогда этого не будет, пока я жив. Она просто не представляет, что её ожидает затем в доме Шаазгаза, в этих мрачных застенках..."
"Они - как сандалии, жмущие ногу нашего господина, - говорил тем временем Шаазгаз, царский евнух. - Их дыхание - как смола, нет, как блевотина, размазанная по праздничному платью. Их лона - что, распахнутые настеж двери, не способные удерживать ни ветра, ни дождя...Потому-то наш владыка, как к жене, прилепился душой к Аману Вугеянину, а с ними ему невкусно пить вино."
