Из резко притормозившей машины выскочил Саам. Кончик рта нервно дёргался, будто бандит посмеивался, лицо и толстая шея покрылись красными пятнами, а кадык нервно елозил по горлу. В окружении охранников он шёл пружинистой походкой, стреляя по сторонам злыми глазами, и прятал в карманах взмокшие ладони, чтобы никто не заподозрил его страх. Узнав о появлении Лютого у бани, он отшвырнул телефон, словно ужалившего скорпиона. Саам чувствовал, как тот подбирается всё ближе и ближе, расправляясь со всеми, с кем он был близок.
Банщик укрылся в парилке, делая вид, что занят уборкой, чтобы не попасться ему на глаза. Он видел, как побежала в лес Севрюга, которая до сих пор не вернулась, а бандит приказал ему стеречь девушку как зеницу ока. Стесняясь безобразного лица, Севрюга не уходила дальше озера, а теперь пропала, и у банщика так тряслись колени, что он и сам подумывал сбежать в тайгу.
— Вот это да! — обошёл Саам Кротова.
Безобразно толстый, мэр был похож на кусок теста, который бросили на разделочную доску, и даже мёртвый не вызывал жалости. Сняв ветровку, Саам набросил на тело, прикрыв ниже пояса.
— Боишься, простатит подхватит? — протянул Каримов, пуская кольца.
— Себя побереги, — оскалился Саам. — Смерть — штука заразная.
Каримов усмехнулся, кивая. Он уже чувствовал, что судьба замахнулась на него ножом, и гадал, куда она ударит: в спину или в грудь. Он брезгливо покосился на белое, расплывшееся тело Кротова, и на него накатило холодное, тупое безразличие. Отстранённо, будто глядя со стороны, он испугался, что умрёт так же глупо и скучно: от руки сумасшедшего, на краю земли, в глухом лесу, в городе, в котором злоба чернее полярной ночи и люди, словно каменные истуканы, которым поклоняются саамы, стоят там, где их поставили, обрастая мхом. Каримов ощутил, как на него, словно пьяная баба, навалилась усталость, и он мечтал об одном — уехать прочь из злого города, в котором убивают чаще, чем зачинают.
— Объявите награду в лимон! — бросил Саам своим подручным, разогнав его мысли.
Каримов усмехнулся, прикурив одну сигарету от другой.
— И ты веришь, что кто-то будет его ловить? Да он же, наверное, народным героем станет.
Саам покачал головой:
— Героем может стать только покойник. А живые ненавидят живых. Они ненавидят его больше нас с тобой, потому что мы — власть, а он — маленький человек, такой же как они, и вдруг прорвался сквозь ограждения, став другим. И этого ему никогда не простят!
