Потому что вся левая сторона её пальто увешена орденами и медалями. Я не помню какими и сколько их — стыдно разглядывать. Помню, что много, очень много, пальто увешано ими почти полностью.
Я помню, как в детстве мы с отцом и мамой ходили на День Победы в парк Горького и я, пятилетний пацан, дарил свои рисунки про войну дедушкам и бабушкам в военной форме. И когда они наклонялись ко мне, их медали издавали такой полузвон-полушелест, как будто осыпалась твердая горная порода. Так много было их на каждом кителе. Слово «ветеран» у меня вызывало тогда, наверное, такие же ассоциации, как у пацана шестидесятых слово «Гагарин». Я гордился ими.
Война живет в нас на генном уровне. Начиная с Турецких кампаний, Россия воевала в среднем раз в двадцать пять лет. Слишком часто, почти каждое поколение. Слишком многие прошли через эти войны.
От последней, самой страшной в истории человечества, мы не оправились до сих пор. Тридцать миллионов погибших. Только вдумайтесь в эту цифру — тридцать миллионов! Население небольшой страны. А ведь были еще и раненные.
Но самое страшное оказалось не в том, что мы потеряли такое катастрофическое количество людей. Самое страшное оказалось в том, что мы их предали. И эти тридцать миллионов павших, и еще бог знает сколько миллионов выживших.
Единой России, как единой станы, сегодня не существует. Наше общество катастрофически расслоено социально. Есть десятки разных, параллельных Россий, которые никогда не пересекаются — беспризорная, сидевшая, нищая, бедная, обеспеченная, богатая, власть. Ветеранская Россия — одна из них. Целый народ, который выживает своей жизнью, и который мы замечаем только на девятое мая.
Будильник и колбаса на один день и нищенская пенсия на все остальные месяцы — это так лживо.
* * *
Несколько лет назад, еще работая на телевидении, я делал сюжет про ветерана войны, кавалера пяти орденов и без счета медалей Юрия Тимофеевича Лопатина. Разведчик, дошел до Берлина, был ранен, дослужился до полковника, преподавал в Тбилисском институте артиллерию, кандидат технических наук, опубликовавший тридцать семь трудов. С развалом Союза стал беженцем. Поселился в Москве, на Пречистенке, у своего командира батальона подполковника Бориса Апаринцева. Квартирой их жилище трудно назвать, это бывшее помещение прислуги в флигеле барской усадьбы — там не было даже ванной. Воду, чтобы постирать, грели в ведрах. Мылись в тазиках на полу в кладовке. Кухня такая, что, встав посередине, я дотягивался сразу до обоих стен — хорошо если два метра было. В бараках лучше живут.
